Комиссия прошений

Комиссия прошений — высшее государственное учреждение Российской империи, находившееся в ведении императора. Создана 18 января 1835 года на основе Комиссии по принятию прошений.

Состав Комиссии

Комиссия состояла из председателя и штатных членов, один из которых был непременным — статс-секретарь, при котором находилась канцелярия.

Полномочия Комиссии

В Комиссии рассматривались прошения:

• на решения дел высшими судебными и правительственными органами;
• о помиловании и смягчении приговоров (с 1869 года передавались в Министерство юстиции или Военное министерство);
• о наградах;
• о различных проектах, даровании дворянства и др.

Высочайше утверждённые дела рассматривались только по особому повелению императора.

Делопроизводство в Комиссии

Срок исполнения по делам для российских подданных внутри империи — 1 год, за её пределами — 2 года (исключение составляли дела по вновь открытым документам или по подлогам в прежних). Доносы в Комиссии прошений не рассматривались, а передавались лицу, которого они касались или в Третье отделение. По всем рассмотренным делам составлялись журналы, которые представлялись императору. В случае троекратного отказа по жалобе проситель мог быть привлечён к суду по закону «о ябедниках». Ведомость на предоставление пособий ежемесячно представлялась императору и после утверждения отправлялась министру финансов для исполнения. Прошения, содержавшие проекты, рассматривались после получения заключения в ведомствах и после одобрения императором рассматривались Государственныи Советом.

Окончание деятельности

9 июня 1884 года Комиссия прошений преобразована в Канцелярию прошений.

Председатели Комиссии

• Сергей Сергеевич Кушников 1835—1839
• Павел Алексеевич Тучков 1839—1858
• Александр Фёдорович Голицын 1858—1864
• Павел Николаевич Игнатьев 1864—1879
• Пётр Александрович Валуев 1879—1881
• Сергей Алексеевич Долгорукий 1881—1884

Отрывок, характеризующий Комиссия прошений

– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.