Корнелиус, Роберт

Роберт Корнелиус
Robert Cornelius
blank300.png|1px]] [[file:blank300.png
Роберт Корнелиус. Автопортрет (дагеротип, 1839). Первый в истории отчётливый снимок человеческого лица. На обороте оригинала надпись: «Первая в мире световая картина» (англ. The first light picture ever taken)
Имя при рождении:	Роберт Хинниезер Корнелиус
Род деятельности:	фотограф
Место смерти:	Франкфорд, Пенсильвания, США

Ро́берт Хинние́зер Корне́лиус (англ. Robert Hinnieser Cornelius; 1 марта 1809, Филадельфия — 10 августа 1893, Франкфорд) — американский пионер фотографии, автор первого в истории реалистического снимка человека (одновременно — первого в истории автофотопортрета).

Биография

Родился в семье состоятельного голландского эмигранта Христиана Корнелиуса (нидерл. Christian Cornelius), поселившегося в Филадельфии в 1783 году. Учился в частной школе, где проявил особенный интерес к химии. В 1831 году начал работать в отцовской мастерской по изготовлению ламп и канделябров. Специализировался на серебрении и полировке металлов; приобрёл репутацию умелого мастера-серебрильщика. В 1839 году американский изобретатель Джозеф Сэкстон обратился к Корнелиусу с заказом на посеребрённую пластину для дагеротипа Центральной средней школы в Филадельфии — первого фотоснимка, сделанного на территории США. Встреча с Сэкстоном зародила в Корнелиусе интерес к фотографии.

При поддержке химика Пола Бека Годдарда (англ. Paul Beck Goddard), установившего, что воздействие пара́ми брома на сенсибилизированную иодом посеребрённую дагеротипическую пластину позволяет сократить время выдержки до минуты, Корнелиус попытался усовершенствовать изобретение Луи Дагера. Дагеротипический автопортрет, полученный Корнелиусом не позднее октября 1839 года, стал первым в истории отчётливым фотопортретом человека.

С 1839 по 1843 год Корнелиус одним из первых в США открыл два частных фотоателье, но уже к 1843 году — вероятно, из-за того, что популярность фотоискусства росла и количество фотостудий быстро увеличивалось — утратил интерес к фотографии, сосредоточившись на делах семейного предприятия по производству и продаже газовых фонарей и светильников.

Портрет Эллиотта Крессона. Дагеротип, 1840   Филадельфия, угол 8-й улицы и Маркет-стрит. Дагеротип, 1840   Портрет Чарлза Джона Биддла. Дагеротип, около 1840

См. также

• Дрейпер, Дороти Кэтрин

Литература

• [www.daguerre.org/resource/texts/cornelius.html Robert Cornelius] // Godey’s Lady’s Book. — Philadelphia, 1840. — Vol. 20 (April). — P. 190.</span>
• Stapp, William. Robert Cornelius : Portraits from the Dawn of Photography. — Washington, D.C. : Smithsonian Institute for the National Portrait Gallery, 1983.</span>

Ссылки

• Berkowitz, Joe. [www.fastcocreate.com/3022206/image-of-the-day/see-the-first-recorded-selfie-in-human-history-taken-in-1839 See the First Recorded Selfie in Human History, Taken in 1839]. Co.Create (25 ноября 2013). Проверено 5 января 2016.

Персоналии   США   Фотография

Отрывок, характеризующий Корнелиус, Роберт

Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.