Ксёнз, Иван Павлович

Иван Павлович Ксёнз
Дата рождения:	14 июня 1911(1911-06-14)
Дата смерти:	1996(1996)
Награды и премии:

Иван Павлович Ксёнз (14 июня 1911 год — 1996 год) — директор совхоза «Петровский» Добринского района Липецкой области. Герой Социалистического Труда (1971). Заслуженный агроном РСФСР.

Биография

Родился в 14 июня 1911 года. В 1931 году окончил зоотехнический техникум, после чего начал работать в совхозе имени Шевченко Полтавской области. В 1940 году окончил Ленинградский зоотехнический институт по специальности зоотехник. С 1946 года работал зоотехником в совхозе «Петровский» Добринского района. В 1954 году окончил агрономический факультет Воронежского сельскохозяйственного института. Был назначен старшим агрономом совхоза.

В 1963 году назначен директором совхоза «Петровский». Сменил на этой должности Ивана Воловченко, назначенного министром сельского хозяйства СССР. Руководил совхозом до выхода на пенсию в 1980 году.

Вывел совхоз «Петровский» в передовые сельскохозяйственные предприятия Липецкой области. В 1968 году прибыль совхоза составила 6 миллионов рублей. При участии Ивана Ксёнза в совхозном посёлке были построены различные социально-культурные объекты. Ежегодно сдавалось около 50 — 60 квартир. В 1971 году удостоен звания Героя Социалистического Труда «за выдающиеся успехи, достигнутые в развитии сельскохозяйственного производства и выполнении пятилетнего плана продажи государству продуктов земледелия и животноводства».

Избирался членом Липецкого обкома КПСС, депутатом областного и районного советов.

Скончался в 1996 году.

Именем Ивана Ксёнза названа улица в посёлке Петровский Добринского района Липецкой области.

Награды

• Герой Социалистического Труда — указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1971 года
• Орден Ленина
• Орден Октябрьской Революции

Литература

• Ксенз Иван Павлович // Герои Липецкой земли / сост. Л. И. Винников, А. С. Гончаров. — Воронеж: Центр.- Чернозем. кн. изд.- во, 1989.- С.105 — 106.
• Ксенз Иван Павлович / К. Огрызков // Липецкая энциклопедия. — Липецк, 2000. — Т. 2. Ж-О. — С. 204.
• Стуров И. Он утверждал: «все богатства — от земли». И повторял эту истину на деле [о Герое Соц. Труда И. П. Ксензе] / И Стуров; фото И. Стурова // Добринские вести.- 2001.- 13 июня.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=18975 Ксёнз, Иван Павлович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.dobrinka-library.ru/chitatelyam/geroi-socialisticheskogo-truda Биографические сведения], Добринская централизованная библиотечная система

Отрывок, характеризующий Ксёнз, Иван Павлович

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.