Кухарский, Андрей
| Андрей Кухарский | |
| польск. Andrzej Franciszek Kucharski | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
Анджей Кухарский (польск. Andrzej Franciszek Kucharski; 1795-1862) — польский филолог, славист, этнограф, библиофил.
Анджей Францишек Кухарский родился 30 ноября 1795 г. в Петроковском уезде. После окончания курса в пиарских школах (учебных заведениях католического ордена пиаров) в Варшаве учительствовал в Люблине, Плоцке и Варшаве, где одновременно посещал университет. Получив в 1821 г. степень магистра наук и изящных искусств, А. Кухарский преподавал латынь и античную литературу в школах различных воеводств. Одновременно он продолжал занятия славянскими грамматиками (польской, русской и чешской), а также изучал сербский язык (Верхней Лужицы). Летом 1823 г. он обратился в Комиссию по делам религии и общественного просвещения в Варшаве с прошением об отправке его за границу «для усовершенствования в литературе славянских языков». Признав его вполне соответствующим требованиям специальной инструкции, спустя более двух лет Комиссия известила Анджея Кухарского о предоставлении ему стипендии и командировании его согласно подробно разработанному маршруту путешествия по славянским землям, включавшему также посещение Германии, Австрии и Италии.
В конце 1825 г. А. Кухарский выехал из Варшавы. Донесения молодого исследователя, а также его путевые записки, составленные во время путешествия по славянским землям, печатались в польской прессе (в журнале «Pamietnik Warszawski », в «Gazecie Polskiej» («Listy w krajów słowiańskich» и др.).
Деятельность А. Кухарского в годы его странствий была весьма разнообразна и плодотворна: в Праге он изучал чешский язык и литературу под руководством В. Ганки и Ф. Л. Челаковского и переводил на польских язык Краледворскую «рукопись»; молодой славист занимался также хорватской грамматикой, составлял список лужицких населенных пунктов, заселенных сербами, переписывал редкие памятники южнославянской письменности, собирал материалы для предполагаемой специальной этнографической карты Российской империи. Во время путешествия, затянувшегося на пять лет, А. Кухарский вёл «Дневник», в котором подробно записывал все свои впечатления, в том числе - о встречах с Й. Добровским, П. Й Шафариком, В. Ганкой, Я. Колларом и другими деятелями славистики, с которыми переписывался по возвращении на родину. Наконец, несмотря на довольно ограниченные средства, которыми его снабдил Варшавский университет, Анджей Кухарский в огромном количестве покупал книги и брошюры, в том числе даже такие, «о существовании которых не знали местные записные библиофилы».
А. Кухарский вернулся в Польшу в конце 1830 г., незадолго до начала восстания 1830-1831 гг. В декабре 1831 г. он получил назначение на замещение должности профессора в Варшавском университете, однако вследствие последовавшего вскоре закрытия этого учебного заведения университетским профессором он так и не стал. Попытки получить место в университете Вроцлава также не увенчались успехом, и он преподавал в нескольких воеводских училищах и во второй варшавской гимназии. На какое-то время его ученые занятия были заброшены.
Спустя несколько лет, не оставляя своей педагогической деятельности, А. Кухарский вернулся к своим филологическим исследованиям. Помимо нескольких статей в периодических изданиях и ряда работ, он принял участие в подготовке «Истории славянского законодательства» В. А. Мацеевского и, в частности, в издании «Древнейших памятников славянского законодательства» (Варшава, 1838). В рукописи остались его труды по всеобщей истории («Всеобщая история. Часть 3. История новая» (Варшава, 1841), сравнительной грамматике славянских наречий, о переводе Библии на славянские языки. В последние годы жизни Кухарский приступил к работе по истории расселения славянских племен, для которой готовил материалы еще во время своего путешествия (в рукописи остался незавершенный «Географический словарь городов и селений, некогда принадлежавших славянам»). Неудивительно присутствие в его постоянно пополнявшейся библиотеке изданий, в том числе редких, необходимых для подготовки столь разнообразных по проблематике сочинений.
На протяжении 40 лет библиофил Анджей Кухарский собирал свою библиотеку, которая стала достаточно известной в своё время.
А. Кухарский умер в Варшаве 17 января 1862 г.
1. Великодная А. В. Владельческие записи на книгах из собрания Анджея Кухарского // Вісник Одеського національного університету. – Т. 20. – Вип. 1 (13). – Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство. – Одеса, 2015. – С. 49-65.
2. Великодная А. В. Материалы для изучения истории и культуры лужицких сербов в библиотеке Анджея Кухарского // Вісник Одеського національного університету. – Т. 13. – Вип. 8. – Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство. – Одеса, 2008. – С. 301-317.
3. Великодная А. В. Материалы по этнографии в коллекции Анджея Кухарского // Вісник Одеського історико-краєзнавчого музею. – № 5. – Одеса, 2008. – С. 26-30.
4. Великодная А. В. Польские периодические издания конца XVIII – первой половины XIX в. из библиотеки Анджея Кухарского // Вісник Одеського національного університету. Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство. – Одеса, 2012. – Т. 16, вип. 1/2 (5/6) за 2011. – С. 215-232.
5. Великодная А. В. Польские старопечатные издания в книжной коллекции А. Кухарского // Вісник Одеського національного університету. – Т. 14. – Вип. 19. – Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство. – Одеса, 2009. – С. 228-242.
6. Великодная А. В. Редкие издания в книжном собрании А. Кухарского / А. В. Великодная, Е. В. Полевщикова // Вісник Одеського національного університету. – Т. 12. – Вип. 4. – Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство. – Одеса, 2007. – С. 153-168.
7. Вялова С. О. Библиотека Андрея Кухарского и его глаголические приобретения // Русь и Южные славяне : сб. ст. к 100-летию со дня рождения В. А. Мошина (1894-1987) / С. О. Вялова. – СПб., 1998. – С. 384-388.
8. Ивановский А. Д. Славянист Кухарский и его библиотека // Литературная библиотека. – Т. 9. – № 17. –1867. – С. 105-111.
9. Иваск У. Г. Частные библиотеки в России: Опыт библиографического указателя // Русский библиофил. 1911–1912. - № 621.
10. Иконников В. С. Опыт русской историографии. - Киев, 1892. - Т. 1. - Кн. 2. - С. 950-951.
11. Францев В. А. К истории кафедры славяноведения в Варшавском Королевском Александровском Университете. Новый сборник статей по славяноведению. Сост. и изд. Учениками В.И. Ламанского. - СПб., 1905. - С. 354-359.
12. Gerber R. Studenci Uniwersytetu Warszawskiego 1808-1831: Słownik biograficzny. – Wrocław-Warszawa-Kraków..., 1977. – S. 383;
13. Polski Słownik biograficzny. T. 16/1. – Wrocław-Warszawa-Kraków..., 1971. – S. 46.
Напишите отзыв о статье "Кухарский, Андрей"
Отрывок, характеризующий Кухарский, Андрей
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
