Миндар
Миндар — спартанский военачальник, командовал флотом во время Пелопоннесской войны в 411—410 гг. до н. э.
Получил командование пелопоннесским флотом в Милете в 411 г. до н.э., сменив на этой должности Астиоха[1]. Летом того же года Миндар перевёл свой флот из 73 кораблей из Милета на Геллеспонт, где начал боевые действия против афинян[2]. Одной из причин этого решения было то, что персидский сатрап Тиссаферн задерживал выплаты жалованья, а другой сатрап - Фарнабаз - обещал Миндару более действенную помощь.
При Киноссеме и Абидосе в сражениях с афинянами Миндар потерпел поражение. В течение нескольких следующих месяцев с помощью Фарнабаза Миндар восстанавливал свой флот и к весне 410 г. до н.э. довёл его до 80 триер. Опираясь на помощь персов, он взял штурмом Кизик.
Алкивиад, принявший командование афинским флотом, насчитывавшим 86 триер, атаковал флот Миндара в гавани Кизика с моря, а также высадил десант. Миндар, сражаясь с воинами Алкивиада, пал в битве, его войско и флот были наголову разбиты. Афиняне захватили письмо от уцелевших спартанцев на родину:
Корыта погибли. Миндар преставился. Экипаж голодает. Как быть, не знаем[3]
Имя Миндара (в форме др.-греч. Ζμινδάρου) приводится в эллинистической надписи из гимнасия Приены (I. Priene 316), в которой какой-то мальчик выписал несколько имён известных спартанцев[4].
См. также
Напишите отзыв о статье "Миндар"
Примечания
Отрывок, характеризующий Миндар
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
