Кастнер, Ойген Фридрих

Георг Фридрих Ойген Кастнер (нем. Georg Friedrich Eugen Kastner, также Жорж Фредерик Эжен Кастнер, фр. Georges Frédéric Eugène Kastner; 10 августа 1852, Страсбург — 6 апреля 1882, Бонн) — французско-немецкий физик и изобретатель. Сын Жана Жоржа Кастнера.

По сообщению Энциклопедии Брокгауза и Ефрона,

уже в самой ранней юности Кастнер писал статьи по математике и физике и семнадцати лет получил патент на новый способ применения электричества как движущей силы. Из его работ известны «теория колебаний» и исследование так называемого «поющего пламени». Такое пламя происходит при горении светильного газа в стеклянных трубках известной длины.

Обнаружив этот эффект, Кастнер в 1872 г. запатентовал, вместе с музыковедом Альбером Лавиньяком, идею пирофона — своеобразного стеклянного орга́на со звукоизвлечением посредством газового пламени. В первоначальной конструкции ряд стеклянных трубок разной длины был подсоединён к клавиатуре, управляющей доступом пламени в каждую трубку. В дальнейшем Кастнер усовершенствовал пирофон: в новой модели в каждой трубке постоянно горели два огонька, а с клавиатуры изменялось их отношение друг к другу по высоте. О своём инструменте Кастнер опубликовал брошюру «Поющие огни» (фр. Les flammes chantantes; 1875), вызвавшую определённый резонанс. Среди первых исполнителей на пирофоне был основатель Красного креста Анри Дюнан, близкий друг овдовевшей матери изобретателя Леони Кастнер (1820—1888).

Литература

• Hermann Ludwig von Jan: Johann Georg Kastner, ein elsässischer Tondichter, Theoretiker und Musikforscher - sein Werden und Wirken. Band 2, Teil 2, Breitkopf & Härtel, Leipzig 1886, S. 287–327 [archive.org/details/p2johanngeorgkas02ludw]

Отрывок, характеризующий Кастнер, Ойген Фридрих

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.