Онацевич, Игнатий

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Онацевич, Игнатий Зегота»)
Перейти к: навигация, поиск

Игнатий Зегота Онацевич (Игнац; 15 августа 1780 или 1781, Мала-Берестовица — 18 февраля 1845, Санкт-Петербург) — польский и российский историк, библиофил, редактор, преподаватель.





Биография

Родился в семье униатского священника Симона Онацевича. С 1789 года учился в гимназиях в Волковыске, Гродно (в 1796—1797 годах). В 1797—1801 годах был гувернёром в богатой семье в Сувалках. В 1801—1802 годах учился в учительской семинарии в Эльке и с 1802 года изучал философию в Кенигсбергском университете, где после его окончания какое-то время преподавал польский и русский языки. Во время Наполеоновских войн познакомился с Николаем Румянцевым, на тот момент министром иностранных дел России, и по его просьбе в течение года изучал литовские архивы в Гомеле. Затем учился в Вильне, где в 1811 году получил степень магистра. В начале 1812 года преподавал в этом университете историю, право и экономику, но после начала Отечественной войны бежал в Полесье, где преподавал в школе немецкий язык, право и историю, а спустя год преподавал те же предметы в школе в Белостоке. Затем сумел стать директором этой школы. Далее в разных источниках его жизнь описывается по-разному: согласно одним данным, в 1818 году он стал профессором истории Виленского университета, а с 1821 года — также профессором российской статистики и дипломатии[1]; согласно другим, преподавал в школе до 1821 года и только в этом году перешёл в Вильно, а профессором стал в 1827 году; в «Биографическом словнике» указано, что в 1818 году он стал экстраординарным, а в 1827 году — ординарным профессором[2]. В 1821 году совершал с целью изучения архивов поездки в Санкт-Петербург, Ригу и Дерпт.

Поддерживал деятельность тайных студенческих антироссийских обществ, сопротивлялся политике русификации, проводимой тогдашним инспектором школ Виленского округа Николаем Новосильцевым. В конце концов в 1828 году Онацевич, на тот момент вернувшийся из поездки в Кенигсберг, куда отбыл летом 1827 года за свой счёт[3], лишился профессорского места, был арестован российскими властями по обвинению в участии в незаконной организации и заключён в тюрьму, через какое-то время сослан сначала в Гродно, затем в родную Мала-Берестовицу. Там он жил до 1830 года, когда ему было позволено переехать в Варшаву. В 1834 году переехал в Санкт-Петербург, где прожил до конца жизни и принимал участие в поисках рукописей, захваченных российскими войсками в ходе подавления Ноябрьского восстания в польских землях в 1830 году; с 1839 года работал помощником библиотекаря в Румянцевском музее, участвовал в работе археографической комиссии[4], однако уже в конце того же года был отстранён от работы в ней по распоряжению министра просвещения Уварова[5].

За свою жизнь собрал большое количество рукописей, многие из которых незадолго до смерти передал польскоязычным библиотекам и учёным. Как историк специализировался в основном на истории литовских земель и периоде правления короля Сигизмунда. Издал из рукописей Альбертранди: «Panowanie Henryka Walezyjusza, Stefana Batorego, Kazimierza, Jana Alberta i Aleksandra Jagiellończyhòw» (Варшава, 1823—27), «Rzut oka na pierwotne dzieje Litwy» (в «Noworocznik literacki» Подбереского, 1846) и «Uwagi nad historyją powszechną», в «Magazyn powszechny» (1840, № 11 и 12). Многие из его собственных работ остались лишь в рукописи и были впоследствии утеряны.

Напишите отзыв о статье "Онацевич, Игнатий"

Примечания

  1. [books.google.ru/books?ei=MfDcVNyOM8XnygOJ44DgDQ&hl=ru&id=N-a5AAAAIAAJ&dq=Ignacy+Onacewicz+1780&focus=searchwithinvolume&q=historii+powszechnej Rocznik Biblioteki Polskiej Akademii Nauk w Krakowie. Zakład Narodowy im. Ossolińskich, Wydawn. Polskiej Akademii Nauk, 1977. Str.72.]
  2. [books.google.ru/books?id=-f4ZAAAAIAAJ&q=Ignacy+Onacewicz+1827+professor&dq=Ignacy+Onacewicz+1827+professor&hl=ru&sa=X&ei=XPXcVOjAA-WGywPEgIHYDA&ved=0CCcQ6AEwAg Słownik biograficzny Warmii, Mazur i Powiśla XIX i XX wieku. Instytut Wydawniczy Pax, 1983. Str.237.]
  3. [books.google.ru/books?ei=tvTcVP2OIsXTygOSq4CwCA&hl=ru&id=bl1hAAAAMAAJ&dq=Ignacy+Onacewicz+1827&focus=searchwithinvolume&q=Latem+1827+ Kresy, Syberia, literatura. Wyższa Szkoła Humanistyczna w Pułtusku. Trio, 1995. Str.122.]
  4. [books.google.ru/books?ei=MfDcVNyOM8XnygOJ44DgDQ&hl=ru&id=kSJVAAAAYAAJ&dq=Ignacy+Onacewicz+1780&focus=searchwithinvolume&q=zamieszka%C5%82y+ Ze skarbca kultury. Zakład, 1969. Str.168.]
  5. [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=Ignacy+Onacewicz+1780#newwindow=1&hl=ru&tbm=bks&q=W+akcji+tej+uczestniczy%C5%82+r%C3%B3wnie%C5%BC+Ignacy+Onacewicz.+Odsuni%C4%99cie+go+od+prac+Komisji+przez+ministra+o%C5%9Bwiaty+Uwarowa+w+ko%C5%84cu+1839+r. Kwartalnik historyczny, T.81. Towarzystwo, 1974. Str.371.]

Литература

Ссылки

  • [encyklopedia.warmia.mazury.pl/index.php/Ignacy_%C5%BBegota_Onacewicz Биография]  (польск.)
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Онацевич, Игнатий

«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.