Пиромания
Пиромания (от греч. Πυρ — огонь + др.-греч. μανία — страсть, безумие, влечение) — расстройство импульсивного поведения, выражающееся в неодолимом болезненном влечении к поджогам, а также в сильной увлечённости наблюдением за огнём[1].
Определение пиромании как патологического стремления к разведению огня появилось ещё в 1824 году. Однако и сегодня этот синдром до конца не изучен. Случаи пиромании являются объектом исследования и психиатрии, и юриспруденции.
Пациенты, наблюдая за пожаром, проявляют любопытство, испытывают радость, удовлетворение или облегчение. Пожар никогда не осуществляется ими ради материальной выгоды, для сокрытия преступлений, как выражение общественно-политического протеста[1].
Берлинский криминолог Клаудиус Одер приводит пример пиромана, который после психиатрического обследования более 600 раз совершал поджоги. Согласно утверждению немецких психиатров, пироманов можно нередко встретить не только среди любителей полюбоваться пожаром, но и среди работников пожарной охраны, причём именно они наиболее активно участвуют в тушении устроенных ими же пожаров. Пример подобного поведения приводит и Лев Скрягин в своей книге «Тайны морских катастроф» (глава «Я обожаю пожары!»)[2].
Напишите отзыв о статье "Пиромания"
Примечания
- ↑ 1 2 Большой толковый психологический словарь/Ребер Aртур (Penguin). Том 2 (П-Я): Пер. с англ. — М., 2000. — 560 с. ISBN 5-7838-0606-4
- ↑ Скрягин, Лев Николаевич. Тайны морских катастроф — 2-е изд. — М.: Транспорт, 1986. — 366 с.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 31 августа 2014 года. |
Отрывок, характеризующий Пиромания
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
