Пропагандистская журналистика

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Пропагандистская журналистика — это жанр журналистики, в котором намеренно и прозрачно принимается необъективная точка зрения для достижения определенных социальных или политических целей. Она отличается от пропаганды, поскольку предполагается, что пропагандистская журналистика имеет фактологическую основу. Она также отличается и от случаев предвзятости средств массовой информации и необъективности в средствах массовой информации, так как предвзятость здесь преднамеренная.

Традиционно пропагандистская деятельность и критика ограничиваются редакторскими страницами и страницами обзорных статей, политических комментариев, писем в редакцию, которые четко выделяются в публикации и во внутренней структуре организации. Предполагается, что новостные репортажи должны быть объективными и непредвзятыми. Представители пропагандистской журналистики же, напротив, имеют определенное мнение о том, о чём они пишут. К примеру, о том, что политическая коррупция должна быть наказана, что потребители должны использовать более экологически благоприятные методики или что та или иная политика правительства будет неблагоприятна для интересов бизнеса и её не следует принимать. Это может быть очевидным в мелочах, например, тон или выражение лица, или в значимых моментах, например, отбор представляемых фактов и мнений.

Некоторые представители пропагандистской журналистики утверждают, что традиционный идеал объективности не может существовать в реальности либо как таковой, либо в связи с наличием корпоративных спонсоров в рекламе. Некоторые считают, что общественный интерес лучше удовлетворяется за счет разнообразия СМИ с различными прозрачными точками зрения или что пропагандистская журналистика выполняет ту же роль, что и любители сенсационных разоблачений или борцы за правду.

Перспективы пропагандистской журналистики:

Один автор, пишущий для «альтернативного» новостного и аналитического сайта по общественному движению, Indymedia (Независимого медиа-центра), заявляет следующее как призыв к действию:

Классические принципы журналистики призывают к объективности и нейтральности. Это устаревшие принципы, которые больше не наблюдаются повсеместно… Мы совершенно не должны чувствовать себя связанными ими. Если мы когда-либо захотим осуществить значительные перемены, пропагандистская журналистика будет одним из важнейших элементов для задействования необходимого процесса организации. Поэтому очень важно, чтобы мы научились быть успешными представителями пропагандистской журналистики. Для многих это будет означать другой способ постановки и достижения целей.^[1]

В апреле 2000 года в своем обращении к Канадской ассоциации журналистов Сью Кэрлесс высказала следующие комментарии и дала советы представителям пропагандистской журналистики, которые стремятся создать общее мнение о том, каким журналистским стандартам должен следовать этот жанр.^[2]

· Признайте свое мнение с самого начала.

· Будьте правдивы, точны и достоверны. Не распространяйте пропаганду, не вырывайте цитаты или факты из контекста, «не фабрикуйте и не фальсифицируйте» и «не судите, не замалчивайте жизненно важные факты и не излагайте только половину правды»

· Не давайте своим оппонентам равные возможности, но и не игнорируйте их.

· Исследуйте аргументы, которые бросают вызов вашей точке зрения, и излагайте нелицеприятные факты, которые поддерживают мнение оппонентов. Задавайте критические вопросы тем, кто с вами согласен.

· Избегайте слоганов, гневных тирад и полемики. Вместо этого «формулируйте сложные вопросы четко и тщательно».

· Будьте справедливы и доскональны.

· Используйте нейтральные источники для установления фактов.

[en.wikipedia.org/w/index.php?title=Sue_Careless&action=edit&redlink=1 Сью Кэрлесс] также критиковала ведущие СМИ за несбалансированное и политически предвзятое освещение событий, за экономические конфликты интересов и игнорирование некоторых общественных соображений. Она заявила, что альтернативные издания имеют преимущества благодаря своей независимости, направленности и доступности, которые делают их более эффективными защитниками общественных интересов по сравнению с ведущими СМИ.

История:

«Крайсиз» (The Crisis), официальный журнал Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (NAACP), был основан в 1910 году. Он позиционирует себя в качестве наследника традиций пропагандистской журналистики «Фридомз Джорнал» (Freedom’s Journal), [www.thecrisismagazine.com/his_dlewis.htm [3]], который был основан в 1827 году как «Первое в США новостное издание, принадлежащее афро-американцам и управляемое ими».[www.wisconsinhistory.org/libraryarchives/aanp/freedom/ [4]]

Любителей сенсационных разоблачений часто называют профессиональными предшественниками современных представителей пропагандистской журналистики; например: Нелли Блай, Ида М. Тарбелл, Линкольн Стеффенс, Эптон Синклер, Джордж Селдес, и И. Ф. Стоун.

Французские газеты «Либерасьон» (Libération), «Шарли Эбдо» (Charlie Hebdo), «Ле Канар Аншаине» (Le Canard Enchaîné) и «Л’Юманите» (L’Humanité) признают так называемую псевдо-объективную журналистику за целенаправленный явно политический взгляд на события. Они выступают против нейтрального стиля издания «Ле Монд» (Le Monde), которое не препятствует такой журналистике, по мнению указанных критиков, скрывать различные события или замалчивать некоторые темы. С другой стороны, такая газета, как «Ле Фигаро» (Le Figaro), явно ориентируется на свою консервативную позицию и круг читателей.

Объективность:

Деятели пропагандистской журналистики могут отвергать принцип объективности в своей работе по различным причинам.

Многие считают, что не существует такого явления, как объективное освещение, что неявная предвзятость всегда будет присутствовать в той или иной форме, политической, личной или метафизической, преднамеренно или подсознательно. Это не обязательно означает отрицание существования объективной реальности, это просто констатация нашей неспособности осветить её в свободной от оценочных суждений манере. Это может звучать как радикальная идея, но многие журналисты ведущих СМИ разделяют философскую идею о том, что «объективность» в чистом виде невозможна, но по-прежнему стремятся свести к минимуму предвзятость в своей работе. Для описания более практичного рода «объективности» могут быть использованы другие стандарты журналистики, например, баланс и нейтралитет.

Отрывок, характеризующий Пропагандистская журналистика

Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.