Саломатов, Вячеслав Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вячеслав Саломатов
Личная информация
Полное имя:

Вячеслав Владимирович Саломатов

Дата рождения:

29 августа 1961(1961-08-29) (62 года)

Место рождения:

ст. Янаул (Башкирская АССР, РСФСР, СССР)

Гражданство:

СССР СССР Россия Россия

Хоккейная школа:

ДЮСШ №6 (Хабаровск)

Рост:

174

Вес:

70

Клуб(ы):

Локомотив (Хабаровск) 1978-1979
Нефтяник (Хабаровск) 1979-1980
СКА (Хабаровск) 1980-1993
Болльнес 1993-1996
Нефтяник (Хабаровск) 1996-1999
СКА (Хабаровск) 1999
Нефтяник (Хабаровск) 1999-2000

      игр/статистика:

СССР - 278 (54)
Россия - 22 (9)

Сборная:

СССР 1986-1990

      игр/статистика:

27 (12)

Звания:

Вячеслав Владимирович Саломатов (род. 28 августа 1961 года) - мастер спорта СССР международного класса (хоккей с мячом), чемпион мира 1989 года.



Карьера

В.В. Саломатов начал играть в хоккей с мячом в Хабаровске в ДЮСШ №6 в 1974 году. С 1978 года начал профессиональную карьеру. Играл в клубах Хабаровска. В высшей лиге провёл 300 игр, забил 63 мяча.

Привлекался в сборную СССР, в составе которой стал чемпионом мира в 1989 году.

Несколько сезонов провел в Швеции в команде «Болльнес».

После окончания карьеры работает в структурах «СКА-Нефтяника».

Достижения

  • Серебряный призёр чемпионата СССР - 1986, 1989
  • Бронзовый призёр чемпионата СССР - 1981, 1984, 1985, 1988
  • Обладатель Кубка СССР - 1988
  • В списке 22 лучших игроков сезона - 1987, 1988, 1989
  • Чемпион мира - 1989
  • Победитель турнира на призы газеты Советская Россия - 1986, 1988
  • Чемпион СССР среди юниоров - 1978, 1980

Напишите отзыв о статье "Саломатов, Вячеслав Владимирович"

Ссылки

  • Соснин В.И., Щеглов М.И., Юрин В.Л. Хоккей с мячом: Энциклопедия. — М: Новые технологии, 2009. — 808 с. — ISBN 978-5-86541-025-6.

Отрывок, характеризующий Саломатов, Вячеслав Владимирович



В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.