Тридцатая любовь Марины

К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)

Тридцатая любовь Марины
обложка 2008 года
Жанр:	роман
Автор:	Владимир Сорокин
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1982—1984
Дата первой публикации:	1995

«Тридцатая любовь Марины» — роман российского писателя Владимира Сорокина, написанный в 1982—1984 годах и впервые изданный на русском в 1995 году. В романе показана метаморфоза, произошедшая с человеком богемы, пассивно не принимающим тоталитарный режим. При постепенной фиксации на псевдо-патриотической и духовной символике, героиня романа становится, в прямом смысле, безликим текстом советских газетных передовиц, то есть сутью режима.

Сюжет

Действие романа происходит в 1983 году. Главная героиня книги Марина Алексеева — тридцатилетняя женщина, преподающая музыку в ДК одного из московских заводов, чья собственная музыкальная карьера пианистки не сложилась из-за сломанного в юности мизинца. Первая часть книги (формально роман на части не разделён) посвящена в первую очередь прошлому Марины, особое внимание при этом уделяется становлению её сексуальности, эта часть книги изобилует сексуальными сценами. Читатель узнаёт, что невинности лишил Марину её собственный отец и что, несмотря на многочисленные сексуальные контакты с мужчинами, удовлетворение она получает только с женщинами, которых у неё на момент повествования было уже 29. Описание прошлого и сексуальной жизни Марины заканчивается сценой расставания с 29-й подругой. В следующей части описывается настоящее Марины, в первую очередь её общение в диссидентских кругах, её раздражение по поводу окружающей советской убогости, её романтическая влюблённость в живущего за границей писателя-диссидента (судя по описанию, Солженицына), её поиски места в жизни и надежды на настоящую, 30-ю по счёту, любовь. Заканчивается эта часть её встречей с секретарём парткома того же завода Сергеем Румянцевым, после которой Марина неожиданно решает резко поменять свою жизнь. Она символически сжигает на костре все вещи, напоминающие ей о диссидентском прошлом, от Библии до портрета писателя-диссидента, и по предложению Румянцева устраивается работать на завод простой расточницей. Этим начинается третья часть книги, в которой Марина и окружающие её люди достаточно быстро с обычного языка общения переходят на штампованный язык советских передовиц, а потом диалог героев и вовсе переходит в непрерывный многостраничный поток советской пропаганды времён Андропова, уже никаким образом не связанный с изначальным сюжетом.

Таким образом, в конце романа Марина растворяется в советском обществе, а читателю остается решать, кто или что является 30-й любовью Марины. Это Сергей Румянцев — мужчина, с которым Марина испытала свой первый настоящий оргазм, который к тому же случайно оказывается очень похожим внешне на писателя, в которого Марина была долго влюблена? Или все же, судя по тому, что отношения между Мариной и Сергеем после первого их сексуального опыта переходят в исключительно производственную плоскость, этой любовью является новый рабочий коллектив героини или даже вовсе всё советское общество? Но наиболее вероятен третий вариант — последняя часть романа (с политинформацией и соцсоревнованиями) это откровенная издёвка над ценностями и смыслом предлагаемыми гражданам СССР их идеологическими менторами.

Отзывы критики

Даже В. Сорокин может описывать любовную страсть, не прибегая к матерщине («Тридцатая любовь Марины»). — Юрий Фоменко

«Тридцатая любовь Марины» не просто игра с содержанием текста, а совмещение обычных сюжетов с необычным их изложением, то есть изменение формы, создающее новое содержание. — Павел Ладохин

...такие тексты, как «Тридцатая любовь Марины» и «Роман» уходят в амплификационный экстаз, теряют информативность, но приобретают магические функции. — Мария Энгстрем

В романе «Тридцатая любовь Марины» В. Сорокин придаёт различные эксельсистские статусы такому, казалось бы, совершенно низменному предмету, как женские гениталии. — А. И. Сосланд

В произведениях «Заседание завкома», «Сергей Андреевич», «Сердца четырёх», «Тридцатая любовь Марины» активно эксплуатируется эстетика соцреализма, они построены на реалиях советского времени, оперируют сакральными и просто бытовыми понятиями ушедшей эпохи и действительно в полной мере иллюстрируют особенности соц-арта как специфически восточноевропейской разновидности постмодернизма... В. Сорокин в полной мере сумел использовать особенности соц-арта в своих романах, рассказах и пьесах, которые, начиная от «Тридцатой любви Марины» и заканчивая «Сердцами четырёх» и «Голубым салом», являются полноценными произведениями, но вместе с тем сливаются в единый текст, обладающий общими творческими характеристиками. Цель этого текста – разрушить каноны советской официальной литературы, показать традиционное советское общество с необычной для читателя нелицеприятной стороны. Стремление шокировать, удивить абсурдным развитием событий в ранних произведениях Сорокина объясняется не чем иным, как строгим следованием поэтике соц-арта. — Д. В. Новохатский

Ссылки

[www.srkn.ru/texts/marina_part1.shtml Текст романа на официальном сайте Владимира Сорокина]

Отрывок, характеризующий Тридцатая любовь Марины

– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]