Французские военнопленные во Второй мировой войне

После капитуляции всех французских армий, участвовавших во Французской кампании, перед Вермахтом, в плен к немцам попало 2 млн человек, которые сразу же после этого были отправлены в лагеря.

Трудовые лагеря

Около 1/3 военнопленных на различные сроки была демобилизована. Однако большая часть офицеров и военнослужащих сержантского состава содержалась в так называемых «офицерских лагерях» и не работала. Солдаты были направленны на работы. Около 50 % солдат возделывали поля в Германии, где продовольствия было более, чем достаточно, и законы были нестрогими. Другие работали на заводах и в шахтах, где дисциплина были очень жёсткой. Рабочие места для военнопленных еврейской национальности нацистами не выделялись.

В плену у немцев также находилось 120 тыс. цветных солдат, рекрутированных из колоний Франции. Их не отправили в Германию, задействовали в строительстве оборонительных сооружений германской армии во французской оккупационной зоне. Их жизненные условия были несколько лучше условий французов, работающих на заводах в Германии. Однако, они, в свою очередь, стали ненавидеть режим Виши и к моменту возвращения в колонии у них и мысли не было о разрыве тесных отношений с Францией. К концу Французской кампании летом 1940 года немцами было уничтожено несколько тысяч негров и других военнопленных, служивших во французских колониальных полках. В живых осталось не более 60 000 негров, но с ними немцы обходились как и с другими военнопленными-неграми.

Репатриация

В 1940—1941 годах во Францию было в конечном счёте репатриировано 330 000 человек, в том числе по состоянию здоровья, в то время как 16 000 человек сбежало.

Остальные военнопленные были репатриированы во Францию летом 1945 года. Воссоединение было воспринято без радости. Многих возвратившихся на Родину приняли холодно; к ним относились пренебрежительно, так как они сочли должным не умереть за Родину, но сдаться в плен.

Литература

• Diamond, Hanna. Fleeing Hitler: France 1940. — Oxford: Oxford University Press, 2008. — ISBN 978-0-19-953259-9.
• Gildea, Robert. Marianne in Chains: Everyday Life in the French Heartland Under the German Occupation. — 2002. — P. 70-89.
• Vinen, Richard. The Unfree French: Life under the Occupation.. — Yale University Press, 2006. — P. 183-214. — 496 p.

Отрывок, характеризующий Французские военнопленные во Второй мировой войне

– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…