ХА Шульт

ХА Шульт HA Schult — немецкий художник-концептуалист, представитель экологического искусства и акционизма.

Биография

ХА Шульт (настоящее имя Ханс Юрген Шульт) родился 24 июня 1939 в Пархиме, в Германии, взрослел в разрушенном Берлине, учился с 1958 г. по 1961 г. в Дюссельдорфской Академии Искувств у К. О. Гётца , с 1968 он жил и работал в Германии (Мюнхене, Берлине, Кёльне) и Нью-Йорке. В 1986 году ХА Шульт создал свой «Музей Акционизма» (Museum für Aktionskunst) в Ессене и в 1992 перенёс его из Ессена в Кёльн, где тот и находится по сегодняшний день. Сам он считает себя поэтом. ХА Шульт стал первым европейским художником, который в своих работах обратил внимание на экологические проблемы современности явился одним из первых художников, для которых тема экологического неравновесия стала центральной. Таким образом он внёс существенный вклад в сегодняшнее экологическое сознание.

Дважды, в 1972 и 1977, он принимал участие в documenta

Его работы выставлялись на всех континентах и их можно найти во многих галереях и частных коллекциях.

С 2007 ежегодно вручается, впервые в мире инициированная им, премия Эко Глобус для представителей автомобильной индустрии за охрану окружаюшей среды (ÖkoGlobe).

Самые известные работы

Flügelauto («Winged Car»), созданная в 1991 году, как часть арт акции «Fetisch Auto» («Фетиш Авто») в Кельне, стоит теперь на крыше Городского музея Кельна.

Hotel Europe («Отель Европа»): ХА Шульт превратил пустое многоэтажное здание на автобане, ведущему к Аэропорту Кёльн/Бонн, покрыв его 130-ю огромными 4м x 4,5 м портретами знаменитостей, в крупнейшую скульптуру в мире «Отель Европа», пока её не взорвали 13 мая 2001 года.

Отель Корона Сохрани Побережье («Corona Save the Beach Hotel») в Риме 2010 и в Мадриде 2011.

LoveLetters Building («Дом Любовных Писем»): художник покрыл поверхность здания главного почтового офиса (Postfuhramt) в 2001 в Берлине сотнями тысяч любовных писем, собранных со всего света.

Trash People («Мусорные люди»). Начиная с 1996 года тысяча скульптур, размером с человеческий рост, сделанных из консервных банок, компьютерных плат и другого мусора, путешествуют по главных туристическим достопримечательностям мира, как критический комментарий на потребительскую природу человека. Они стояли в Ксантене, Москве, Париже, Пекине, Каире, Церматте, Килкенни, Горлебене, Брюсселе, Кёльне, Граце, Риме, Барселоне, Вашингтоне, Сиракузе, Фабриано, в Арктике, Тель Авиве, Люксембурге и Мюнхене

Свои проекты он реализует вместе с музой и бывшей женой Эльке Коска (Elke Koska) и в последние годы, с нынешней женой российского происхождения, скрипачкой Анной Злотовской (девичья фамилия Смотрич).

Связь с Россией

Marble Time («Мраморное Время») Санкт-Петербург 1994. ХА Шульт заменил броневик Ленина на мраморный автомобиль.

Krieg und Frieden («Война и мир») 1994: два настоящих танка разорвали слово «Война».

Мусорные Люди стояли в Москве в 2000.

Action Blue («Голубая Акция») 2015, арт-автопробег от Парижа до Пекина: Париж, Люксембург, Трир, Карлсруэ, Мельзунген, Берлин, Варшава, Вильнюс, Рига, Таллин, Санкт-Петербург, Павловск, Москва, Нижний Новгород, Казань, Чайковский, Уфа, Челябинск, Петропавловск, Астана, Караганда, Балхаш Город, озеро Балхаш, Алма-Ата. В 2016 продолжение акции: Хух-Хот, Дуньхуань, Юэяцюань/пустыня Гоби и Пекин. На всем протяжении пути ХА Шульт будет брать воду из рек и озёр, и создавать из неё биокинетические картины, и «природа нарисует себя сама».

Ссылки

• [www.haschult.de Официальный сайт ХА Шульта]

Отрывок, характеризующий ХА Шульт

В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.