Хирш, Альберт

Альберт Хирш

Альберт (Гирш) Хирш (нем. Albert Hirsch; 1841—1927) — австрийский народный композитор, поэт, певец, актёр, режиссёр и драматург.

Биография

Альберт Хирш родился 29 июня 1841 года в столице Австрии городе Вене в еврейской семье.

Получив образование, работал сначала в качестве учителя начальной школы, но будучи ведом Мельпоменой, с начала 1870-х годов стал играть в небольших ролях в венских театрах. Некоторое время спустя он отказался от педагогической практики и поступил на службу в театр Ан дер Вин из которого вскоре перешёл в Театр в Йозефштадте.

Будучи недоволен малыми гонорарами в театре, он самостоятельно организовал общество народного пения, куда первоначально входили только члены семьи. Хирш много трудился для становления организации исполняя в ней наряду с должностными обязанностями директора директора, роли комика режиссёра, певца и поэта.

Он довольно успешно стал сам сочинять комедии, а также народные песни. Хирш написал около 200 народных пьес из еврейской жизни. Хирш сам составлял музыку к своим песням и пьесам, причем большинство его мелодий носит классический еврейский характер.

Альберт Хирш умер 11 августа 1927 года в родном городе.

Был женат на актрисе Минне (урождённая Hänlein; 1843-1913). Один из его сыновей — Адольф (нем. Adolf Hirsch) — пошел по стопам отца и стал известным еврейским певцом и композитором.

Литература

• «Jewish Encyclopedia» (англ. «Jewish Encyclopedia»).

Отрывок, характеризующий Хирш, Альберт

– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.