Ци Сюй

Ци Сюй (кит. трад. 祁序, пиньинь: Qí Xù; работал во второй пол. X века) — китайский живописец.

Биография и творчество.

Об этом художнике известно очень мало. Историк, знаток и критик китайской живописи XI века Го Жосюй оставил в своём труде «Записки о живописи» всего три предложения, посвящённые этому мастеру: «Ци Сюй, родом из Цзяннани, писал цветы, бамбук и перья и пух (т.е. жанр «цветы и птицы»). Особенно удачно изображал буйволов. Он был полон возвышенных устремлений».

Столь же скромно и число дошедших до наших дней произведений художника. В «Индексе» известного американского знатока китайской живописи Джеймса Кэхилла, составленном в 1980 году, числятся всего три произведения Ци Сюя:

• «Пейзаж с буйволами и погонщиками» из Музея Гугун, Пекин. Свиток размером 47.3 х 115.6 см, тушь и краски по шёлку. На свитке есть надпись цзиньского правителя Чжан-цзуна (прав. 1190-1208) с атрибуцией картины Ци Сюю. Кэхилл считает, что это произведение является копией, созданной в ранний период правления династии Южная Сун (1127-1279).
• «Мальчик, ведущий быка», из Национального дворцового музея, Тайбэй. Шёлк, тушь. Приписан колофон Вэнь Юаня, и дата 1325 год. Скорее всего, эта копия работы Ци Сюя была создана примерно в то же время, что и приписанный колофон.
• «Бык, купающийся в реке», частное собрание. Альбомный лист с рисунком в форме веера. Имеет подпись, но это поздняя копия работы мастера.

В китайской живописи эпохи ранней Сун с родиной художника - Цзяннанью связано появление особого стиля пейзажа, в котором в отличие от северной его разновидности, представленной в творчестве таких мастеров, как Цзин Хао, Дун Юань или Ли Чэн, изображались не столько величественные горные массивы, сколько разливы рек и широта пространства. Судя по свитку Ци Сюя «Пейзаж с буйволами и погонщиками» из музея Гугун в Пекине, художник овладел манерой изображения такого пейзажа, используя его для размещения жанровой сцены - стада буйволов, пасущихся на разлившейся реке. Традиция изображения буйволов берёт своё начало в эпохе Тан (618-907) и связана с именем художника Хань Хуана (723-787). Ци Сюй в своём творчестве соединил обе традиции, создавая жанровые сценки на фоне цзянаньских видов.

Библиография.

• Го Жо-сюй. Записки о живописи: что видел и слышал. М. Наука. 1978, стр. 85
• Cahill, James, An index of early Chinese painters and paintings: Tang, Sung, and Yüan, University of California Press. 1980, p.74
• Scarlett Ju-yu Jang, "Ox-herding Painting in the Sung Dynasty", Artibus Asiae, vol. LII, no. 1/2(1992), pp. 54-93.
• 舒華，〈祁序《江山放牧圖》卷〉，《文物》，1978：1，頁96。

Отрывок, характеризующий Ци Сюй

– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.