Эфиппий

Эфиппий (Ephippium), эфиппиум или сёдлышко — оболочка покоящихся (латентных) яиц некоторых ветвистоусых (Cladocera) жаброногих (Branchiopoda) ракообразных. Наличие эфиппиумов характерно для представителей всех семейств группы Animopoda из отряда Daphniiformes. Эфиппий образуется в виде утолщений стенок раковины в области выводковой камеры во время появления в яичниках зимних яиц; затем утолщенный слой хитина темнеет и впоследствии, после перехода яиц из яичников в выводковую камеру, сбрасывается вместе с раковинкой при линьке и образует защитную оболочку для покоящихся яиц. Эфиппиумы некоторых ветвистоусых (например, многих видов рода Daphnia) плавают на поверхности воды и прилипают к различным предметам, опущенным в воду, в том числе к лапам и перьям птиц, телу водных клопов-гладышей (при их взлете из водоема) и др. Это способствует расселению дафний в другие водоемы. Эфиппиумы большинства других ветвистоусых опускаются на дно; у некоторых видов они имеют специальные крючковидные выросты для прикрепления к водным растениям и другим подводным предметам.

Литература

• Эфиппий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Эфиппий

Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.