Абдуллах ибн Абду-ль-Малик
| Абдуллах ибн Абду-ль-Малик | |
| араб. عبد الله بن عبد الملك | |
| Личная информация | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Абдуллах ибн Абду-ль-Малик ибн Марван ибн аль-Хакам |
 Редактирование Викиданных | |
Абдуллах ибн Абду-ль-Малик (араб. عبد الله بن عبد الملك, в греческих источниках Ἀβδελᾶς, Абделас[1]; ок. 677, Дамаск, совр. Сирия — 750, аль-Хира, совр. Ирак) — омейядский принц, сын халифа Абду-ль-Малика ибн Марвана (правил в 685—705), полководец и наместник Египта.
Биография
Абдуллах родился около 677 и вырос в столице Омейядского халифата Дамаске. В юности он сопровождал своего отца в нескольких военных кампаниях[2]. Приблизительно в 700 году он провёл свою первую самостоятельную кампанию, в ответ на нападения византийского генерала Ираклия. Во время этой экспедиции он захватил приграничную крепость Феодосиополис и ворвался в Малую Армению[2][3]. В 701 году он был послан, вместе со своим дядей, Мухаммадом ибн Марваном, в Ирак, чтобы помочь аль-Хаджжаджу ибн Юсуфу в подавления восстания Абдуррахмана ибн Мухаммада[2]. На следующий год в армянских провинциях Византии к востоку от Евфрата поднялось восстание, которое распространилось над большей части Армении. В 703 году Абдуллах завоевали Мопсуэстию (аль-Массиса) в Киликии, которую он сделал первым крупным опорным пунктом Халифата в этом районе, а затем подавил армянское восстание вместе со своим дядей Мухаммедом[2][3].
В конце 704 года он был отозван из Армении и направлен в Египет в качестве наместника, сменив своего умершего дядю Абду-ль-Азиза ибн Марвана. Во время своего правления Абдуллах приложил немало усилий на то, чтобы упрочить контроль Дамаска над Египтом, который за двадцать лет правления Абду-ль-Азиза практически стал его личной собственностью[2][4]. Это было сделано путём увольнения назначенцев его дяди и включением в состав правящей верхушки арабов вместо коптов. Одним из важных достижений его правления было введение арабского языка в диване столицы. Его срок пребывания был омрачён первым случаем голода под исламским правлением, а также обвинением его в коррупции и хищении государственных средств. Он был отозван в 708/709 году, а его доходы были конфискованы халифом[2][5]. О его дальнейшей жизни информации почти нет. Аль-Якуби сообщает, что он был казнён путём распятия первым аббасидским халифом ас-Саффахом в аль-Хире в 749/750 году[2].
Напишите отзыв о статье "Абдуллах ибн Абду-ль-Малик"
Примечания
- ↑ Winkelmann, 1999, с. 5.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Becker, C.H., 1986, с. 42.
- ↑ 1 2 Treadgold, 1997, с. 339.
- ↑ Kennedy, 1998, pp. 70–71.
- ↑ Kennedy, 1998, pp. 71–72.
Литература
- [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-islam-2/abd-allah-b-abd-al-malik-SIM_0037 ʿAbd Allāh b. ʿAbd al-Malik] / Becker, C.H. // Encyclopaedia of Islam. 2 ed. — Leiden : E. J. Brill, 1986. — Т. 1. — P. 42.</span> (платн.)
- Kennedy Hugh. [books.google.com/books?id=y3FtXpB_tqMC&pg=PA62#v=onepage&q&f=false Egypt as a province in the Islamic caliphate, 641–868] // Cambridge History of Egypt, Volume One: Islamic Egypt, 640–1517. — Cambridge: Cambridge University Press, 1998. — P. 62–85. — ISBN 0-521-47137-0.
- Treadgold Warren T. [books.google.com/books?id=nYbnr5XVbzUC A History of the Byzantine State and Society]. — Stanford, CA: Stanford University Press, 1997. — ISBN 0-8047-2630-2..
- [books.google.com/books?id=Kr7oMOBPqZYC&lpg=PP1&pg=PA5#v=onepage&q&f=false ‘Abdallāh ibn ‘Abd al-Malik (#14)] // Prosopographie der mittelbyzantinischen Zeit: I. Abteilung (641–867), 1. Band: Aaron (#1) – Georgios (#2182). — Walter de Gruyter, 1999. — P. 5. — ISBN 978-3-11-015179-4.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Kennedy, 1998, Treadgold, 1997, Winkelmann, 1999 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Абдуллах ибн Абду-ль-Малик
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
