Аглаоника
Аглаоника (греч. Ἀγλαονίκη, II век до н. э.), известная также как Аганис Фессалийская, упоминается как первая женщина-астроном древней Греции. В работах Плутарха и Аполлония Родосского она названа дочерью Гегетора Фессалийского[1]. Она считалась колдуньей, так как могла заставить луну исчезать с небосвода, что, по-видимому, означало умение предсказывать лунные затмения[2][3].
Наследие
Многие женщины-астрологи, считавшиеся, по-видимому, колдуньями, связывались с Аглаоникой. Они были известны как «Фессалийские ведьмы» и действовали с 1-го по 3-е столетие до н. э.[4]
Один из кратеров на Венере назван в честь Аглаоники[4].
Фигура Аглаоники является частью инсталляции Джуди Чикаго «Званый ужин». Её имя упомянуто в числе 999 имен на Этаже Наследия[5].
Имя Аглаоники упоминается в греческой пословице в связи с приписываемой ей любовью к хвастовству: «Да, как луна подчиняется Аглаонике»[4].
Напишите отзыв о статье "Аглаоника"
Примечания
- ↑ Плутарх, de Off. Conjug. p. 145, de Defect. Orac. p. 417.
- ↑ Ogilvie, M. B. 1986. Women in Science. The MIT Press. ISBN 0-262-15031-X
- ↑ Schmitz, Leonhard (1867), [www.ancientlibrary.com/smith-bio/0068.html "Aganice"], in Smith, William, Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology, vol. 1, Boston, сс. 59
- ↑ 1 2 3 Howard Sethanne. Hidden Giants, 2nd Edition. — Lulu.com, 2008. — P. 31. — ISBN 9781435716520.
- ↑ [www.brooklynmuseum.org/eascfa/dinner_party/heritage_floor/aglaonice.php Aglaonice]. Elizabeth A. Sackler Center for Feminist Art: The Dinner Party: Heritage Floor: Aglaonice. Brooklyn Museum (2007). Проверено 17 декабря 2011. [www.webcitation.org/6B4PGpwAS Архивировано из первоисточника 30 сентября 2012].
Отрывок, характеризующий Аглаоника
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
