Акатуй

См. другие значения: Акатуй (значения)

Акатуй (чуваш. Акатуй)
Тип
Значение	весенний праздник, посвящённый земледелию
Отмечается	чувашами
в период с	середины мая
по	первую декаду июля

Акату́й, Агаду́й (чуваш. акатуй «праздник плуга») — весенний праздник чувашей, посвященный земледелию. Этот праздник объединяет ряд обрядов и торжественных ритуалов. В старом чувашском быту акатуй начинался перед выходом на весенние полевые работы и завершался после окончания сева яровых. Название акатуй сейчас известно чувашам повсеместно. Однако сравнительно недавно верховые чуваши этот праздник называли сухатӳ (суха «пахота» — туйĕ «праздник, свадьба»), а низовые — сапан туйĕ или сапан (из татарского сапан «плуг»).

После великого дня (мăнкун) чуваши начинали готовиться к весенним полевым работам: ремонтировали сельскохозяйственные орудия, готовили семена. В последних числах апреля, перед выходом на пашню, начинали готовиться к торжествам по случаю полевых работ. Для проведения ритуальной части акатуй заранее варится пиво, готовятся съестные припасы, красятся яйца. Празднование акатуя в разных домах начинается в разные дни. Праздник продолжается неделю. Приготовившийся к празднику в определенный день созывает родственников и соседей. К их приходу в избе накрывается богатый стол. Во главу стола ставится алтăр (братина) с пивом, в середину стола на специально вышитом полотенце — блюдо с караваем хлеба и кругом сыра.

Как только соберутся все приглашенные, хозяин назначает одного знающего ритуал старца руководителем, и тот приступает к исполнению своих обязанностей. Каждому из присутствующих подносится кружка пива, раздается по кусочку съестного, изготовленного из зерна и из животных продуктов. Обычно это бывает ломтик калача с сыром или с маслом. Как только раздача заканчивается, руководитель запевает старинную песню «Алран кайми аки-сухи» («Сев и пашня — вековечное дело наше»), и все подхватывают этот гимн земледельческому труду. После завершения песни под руководством старца все совершают моления, обращаясь, по обыкновению, в сторону приоткрытых дверей. В старом чувашском быту все дома в деревне строились дверями на восток. Тюркские народы с незапамятных времен совершали свои молитвы, обращаясь в сторону восхода солнца. Эта традиция удерживалась чувашами вплоть до начала XX века.

В молитвах чуваши испрашивали у всевышнего Турă (главного бога) и подчиненных ему добрых духов обильного урожая, прибыли скота, богатства и здоровья членам семьи, всем родственникам, соседям и знакомым. После завершения молитвы все съедали свою долю, выпивали свои кружки и усаживались за стол. Тут начинался пир горой. Обильное угощение должно было способствовать такому же обильному урожаю хлебов.

Для завершения ритуальной части праздника акатуй каждая родственная группа выходила в озимое поле. С собой брали каравай пшеничного хлеба, круг сыра, яйца, пшеничные или ячменные колобки, пироги, шăрттан и, разумеется, пиво. Все припасы несли чинно, торжественно. Хлеб с сыром несли на резной тарелке, а тарелку держали перед собой на богато вышитом ритуальном полотенце (селкĕ), резное ведерко с пивом (чĕрес) также покрывали вышитым полотенцем. Все участники ритуала в праздничном одеянии. Шли со специальной песней, предназначенной для этого случая.

В поле все устраивались в конце загона, обращаясь лицом на восток. Старший родич, обращаясь к духам земли (çĕр йышĕ), читал молитву и «угощал» их кусочками принесенных съестных припасов и пивом. Каждый из присутствующих в честь духов земли отливал несколько капель пива и разбрасывал по озимому клину крошки хлеба и сыра.

После завершения молитвы молодежь начинала гадания на яйцах и палках. Ребята бросали в поле яйца и смотрели, у кого яйцо разбилось, а у кого нет. Верили, что целое яйцо предвещает богатый урожай яровых хлебов. Таким же образом гадали на палках. Дурным признаком считалось, когда палка ложится по линии с запада на восток, то есть положение, в котором хоронят покойников.

После гаданий в поле начинались песни, пляски, веселье. Возвращались с поля только к вечеру. Проведение этих обрядов было обязательным для каждого. Нарушителям от сельского общества не будет житья. Все верили в силу обряда, думали, что таким образом можно повлиять на будущий урожай. Игнорирование традиций, по представлениям чувашей, навлекало беду на все сельское общество, могло вызвать засуху, холода или градобитие.

Вся деревня, проведя ритуальную часть праздника акатуй выходила на весеннюю пахоту. Каждый мало-мальский значимый этап весенних полевых работ был обставлен целым рядом магических обрядов, молитвословий, запретов и т. п. Особо отмечались почин первой борозды, вывоз в поле семян, начало сева и его завершение.

По окончании всего цикла весенних земледельческих работ проводилась торжественная часть праздника акатуй. В этнографической литературе термин «акатуй» часто объясняется как «свадьба плуга», но это не совсем верно. Гораздо правильнее будет перевести «акатуй» как «праздник земледелия». Весь ход праздника показывает, что он посвящён завершению весенних полевых работ.

К самому торжественному заключительному циклу акатуя начинали готовиться заранее. По улицам верхом на лошадях гарцевали юноши. Они собирали призы для награждения победителей на соревнованиях. Молодежь разъезжала по деревне с длинным шестом, к которому молодушки привязывали свои лучшие вышитые полотенца и тканые пояса. Другие несли плетеные сумки — пестери для сбора яиц. В некоторых местах парни вышитые полотенца затыкали рядами за пояс, так что образовывалась нечто вроде фартука или юбки. Почти каждый дом жертвовал на акатуй какую-нибудь вещь: куски ткани, платки, рубашки, полотенца, яйца и т. п. Богатые люди жертвовали иногда деньги, на которые покупали барана.

Молодые люди для участия в скачках подготавливали лошадей, щедро кормили их овсом, иные даже давали сырые яйца. Накануне праздника молодежь выезжала на конях и устраивала пробные соревнования «для разогрева ног коней».

Для проведения соревнований составлялось своеобразное жюри из почтенных и влиятельных стариков, которое признавалось не только жителями данной деревни, то и всей округой.

В день акатуя деревня принимала праздничный вид, на улицах царило веселое оживление. Соревнования проходили на лугу за деревней. Обычно выбирали место рядом с рекой и лесом. Ещё до полудня население деревни начинало стекаться на традиционное место проведения конных скачек. Впереди шли выборные старики. Вместе с ними верхом на коне ехал один из парней, который нес длинный шест с привязанным к верхнему концу полотенцем — своеобразной эмблемой праздника. Многие отправлялись на акатуй на подводах, тарантасах. Лошадей и сбрую празднично украшали, в гривы вплетали разноцветные ленты и кисти из шерстяной пряжи, дугу обертывали цветной тканью или полотенцем.

На опушке леса на почетном месте усаживались старики члены комиссии. Около них вкапывали в землю длинный шест с полотенцем на верхнем конце — акатуй ялавĕ (флаг акатуя).

Когда народа собиралось достаточно, начинались состязания-бег, скачки, прыжки, борьба, стрельба из лука по цели и т. д. Как правило, состязание начинали мальчики. Сначала соревновались в беге на полверсты. Победители получали до десятка яиц. Детей сменяли взрослые, они бегали на дистанцию от одной до двух верст.

Самым популярным видом соревнования на акатуе является борьба на поясах. В качестве пояса используется полотенце. Каждый борец держит полотенце в руках, охватывая им талию противника. Борьбу также начинали мальчики, постепенно очередь доходила до взрослых. Оставшийся непобежденным борец получал титул богатыря (паттăр). Его обычно награждали бараном.

Одним из центральных моментов на состязаниях праздника акатуй были конные скачки на три, пять, иногда и до восьми верст. Победителям скачек дарили вышитые полотенца, призы обычно привязывали к шеям лошадей.

Праздник акатуй украшали разнообразные шуточные соревнования типа «бега в мешке», «бега на трех ногах», «разбивания горшка», «молодушки с коромыслом» и т. п. Силу и ловкость показывали в таких играх, как бой с мешками на бревне, поднятие гирь, различного рода перетягивания и т. д.

После состязаний молодежь разбивалась на несколько возрастных групп, и каждая из них затевала свои игры. Парни и девушки устраивали пляски, пели песни. Веселье продолжалось до позднего вечера.

Старики и семейные пары возвращались в деревню сразу же после окончания состязаний. Они приглашали к себе домой приезжих из соседних деревень родственников и знакомых и пировали допоздна.

Соседние деревни обычно старались проводить акатуй в разное время. Поэтому молодежь, да и взрослые успевали погулять на нескольких праздниках кряду: в своей и соседних деревнях. В состязаниях по борьбе участвовали богатыри нескольких деревень, и таким образом выявляли чемпиона всей округи. Такой паттăр пользовался всеобщим уважением.

У кочевых в прошлом народов соревнования в силе, ловкости и меткости имеют очень древние истоки. Их смысл не столько спортивный, сколько практический, общественный. На общеродовых состязаниях, проводимых ранней весной, выявлялись самые сильные, ловкие и меткие мужчины. На период сезонных летних перекочевок эти богатыри становились во главе всего рода. От их силы, сообразительности, смелости, ловкости и мет-кости зависело благополучие всего кочевого сообщества. Кто кроме такого батыра и его дружины мог в степи спасти основное богатство рода — его стада — от многочисленных врагов? Поэтому богатыри (паттăр, улăп) становились предводителями родов (улпут). Не случайно в чувашском языке слова улăп «богатырь, герой, исполин» и улпут «барин», «князь», «сановое лицо» одного корня. Это говорит о том, что у далеких предков чувашей спортивные состязания во время праздников весенне-летнего цикла имели чрезвычайно большое значение. Они служили самым демократическим и эффективным способом выбора предводителей родов и племен. Даже после почти полной утраты кочевнических традиций эти состязания как важное средство сохранения благополучия рода сохранились и органически вошли в состав земледельческих праздников.

Этимология

Акатуй — уст. торжественно, шумно праздновавшийся в старое время праздник весеннего сева. Из ака «пашня»+туй «торжество», «пиршество», «свадьба». См. К. В. Элле. Акатуй. Чебоксары, 1935

— Этимологический словарь чувашского языка

См. также

• Сабантуй

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=8iqu9YUVHRo Акатуй в Красноярском Крае, 2011]
• [www.youtube.com/watch?v=KCUSGv7OQlQ Саратовские чуваши празднуют Акатуй]

Отрывок, характеризующий Акатуй

Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.