Амадей III (граф Савойи)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Амадей III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 

Амадей (Амедей) III (фр. Amédée III de Savoie ou de Savoie-Maurienne, итал. Amedeo III di Savoia; 1095 — август 1148) — граф Савойи и Морьена с 1103 года. Сын Гумберта II Савойского и Жизелы Бургундской, дочери графа Бургундии Гильома I. Амадей любил пышные титулы и называл себя герцогом Ломбардии, Бургундии и Шабле, викарием Священной римской империи.



Биография

Амадей III помог реставрировать аббатство Мен-Морис д’Агон — место коронации бургундских королей, в котором он сам был светским аббатом до 1147 года. Он также основал аббатства Сен-Сюльпис в Бюже, Тамье в Боже и Откомб на озере Бурже.

В 1128 году Амадей расширил свою сеньорию Шабле, присоединив к ней территорию от Арва до Дранс д’Абонданс со столицей в Сен-Морисе. Несмотря на свою женитьбу на Маго д’Альбон, он враждовал с её братом — дофином Гигом IV. После того, как Гиг IV погиб в битве при Монмельяне, французский король Людовик VI, женатый на сестре Амадея Аделаиде де Морьен, попытался конфисковать Савойю. Этому помешало заступничество Петра Отшельника и обещание участвовать в крестовом походе.

Крестовый поход под предводительством Людовика VI начался в 1147 году. Чтобы снарядить свой отряд, Амадей занял деньги у аббатства Сен-Сюльпис.

Достигнув малоазиатского города Адалья, крестоносцы морем отправились в Антиохию, по пути сделав остановку на Кипре. Там Амадей III заболел и в апреле 1148 года умер и был похоронен в церкви Святого Креста в Никосии. В Савойе ему наследовал сын Гумберт III под регентством епископа Лозанны.

Семья и дети

От первой жены Аделаиды детей у Амадея не было. В 1123 году он женился на Маго д’Альбон (ок. 1110—1045), сестре дофина Виеннского Ги IV. В этом браке родилось 10 детей:

Библиография

  • Bernard Demotz. Le comté de Savoie du XI·10{{{1}}} au XV Éditions Slatkine 2000.

Напишите отзыв о статье "Амадей III (граф Савойи)"

Отрывок, характеризующий Амадей III (граф Савойи)

Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.