Людовик VI

Людовик VI Толстый Louis VI le Gros<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Людовик VI</td></tr>
король Франции
29 июля 1108 — 1 августа 1137
Коронация:	3 августа 1108, Орлеан, Франция
Предшественник:	Филипп I
Преемник:	Людовик VII
Рождение:	1 декабря 1081(1081-12-01) Париж, Франция
Смерть:	1 августа 1137(1137-08-01) (55 лет) Франция
Место погребения:	аббатство Сен-Дени
Род:	Капетинги
Отец:	Филипп I
Мать:	Берта Голландская
Супруга:	1-я: Люсьенна де Рошфор 2-я: Аделаида Савойская
Дети:	От 1-го брака: дочь: Изабелла От 2-го брака: сыновья: Филипп Молодой, Людовик VII, Генрих, Гуго, Робер I Великий, Пьер де Куртене, Филипп дочери: Констанция Французская, дочь

Людовик VI Толстый (фр. Louis VI Le Gros, l’Eveillé ou le Batailleur; 1 декабря 1081, Париж, Франция — 1 августа 1137, Франция) — король Франции (1108—1137), пятый из династии Капетингов. Сын короля Филиппа I и Берты Голландской. При Людовике началось усиление королевской власти во Франции: он добился внутреннего единства королевского домена, заложив таким образом базу для объединения страны его потомками.

Биография

Происхождение и юность

Людовик, родившийся в декабре 1081 года и крещённый под именем Людовик-Тибо (Луи-Тибо), был старшим из четырёх сыновей короля Франции Филиппа I и его первой жены Берты Голландской и единственным, кто дожил до взрослых лет. Он стал первым Капетингом и даже первым среди представителей французского высшего сословия, кто получил одно из традиционных для Меровингов и Каролингов имён.

Воспитание Людовик получил в монастыре Сен-Дени, где в течение нескольких месяцев его товарищем по учёбе был Сугерий. Уже в 1092 году король забрал 11-летнего принца из аббатства и передал его новому наставнику - рыцарю Герлуину Парижскому. В том же году Людовик получил от отца в лен земли на границе с Нормандией - графство Вексен с городами Понтуаз и Мант, которые он должен был защищать от агрессии со стороны нормандцев. С этого момента Людовик пребывал главным образом в своих владениях.

В 1097 году Людовик был посвящён в рыцари графом Понтье. Вскоре Вильгельм Рыжий, сосредоточивший в своих руках управление Англией и Нормандией благодаря участию его старшего брата в крестовом походе, объявил о своих притязаниях на Понтуаз, Мант и Шомон. Филипп I отказался их отдать, и началась война, продолжавшаяся около полутора лет (ноябрь 1097 - апрель 1099 гг.). Люди короля оказали Вильгельму энергичное сопротивление и отстояли спорные территории. Источники по-разному оценивают роль в этих событиях принца Людовика: Сугерий утверждает, что он командовал обороной и проявил большую доблесть, Ордерик Виталий - что принц, "нежной юностью удерживаемый, пока ещё был не в состоянии сражаться".

Король Филипп развёлся с матерью Людовика, чтобы жениться на похищенной им у мужа, графа Анжуйского, Бертраде де Монфор, а та видела в пасынке только преграду для возвышения её собственных сыновей. Филипп I всё же объявил Людовика своим соправителем в 1100 году, хотя и без коронации и помазания на царство: он просто представил принца своим приближённым. Тогда Бертрада попыталась избавиться от пасынка:

...Молодой Людовик с позволения отца своего, с немногими, но мудрыми мужами в Англию переправился, и к знаменитому королю Генриху, ко двору его будущий политик-новобранец прибыл. (...) Со своей стороны посланец Бертрады, мачехи его, осторожно за ним последовал и грамотой, печатью Филиппа, короля Франции, скрепленной, снабжен был. (...) В грамоте он [Генрих] прочитал, что Филипп, король Франции, ему поручал, чтобы Людовика, сына его, которого он при дворе принимает, схватил и в тюрьму на все дни его жизни заключил. После того, как абсурдное и невыполнимое повеление из-за женского бесстыдства король французов ему поручил, мудрый скипетроносец с верными баронами искусно обсудил и столь преступное и для короля деяние от себя и от всех своих всячески отклонил.

— Ордерик Виталий XI, 7..

По возвращении Людовика во Францию Бертрада подослала к нему трёх клириков в качестве наёмных убийц, а когда и те не преуспели, попыталась отравить принца. Он три дня находился в критическом состоянии и был спасён только искусным лечением врача-еврея (1101 год). После этого Филипп умолял сына о прощении для Бертрады, и Людовик простил мачеху, но напряжённость между ними сохранилась.

В последующие годы (1101 - 1105) Людовик получил от своего отца графство Вермандуа. Чтобы нейтрализовать влияние Бертрады, принц женился в 1104 году на Люсьенне де Рошфор. Она принадлежала к одной из самых могущественных семей Иль-де-Франса, и несколько ранее Бертрада добилась помолвки своего сына от короля, Филиппа, с кузиной Люсьенны, а теперь своей женитьбой Людовик лишил мачеху сильного союзника. В дальнейшем он примирился с Бертрадой, передав её сыну графство Мант и сеньорию Меэн в качестве свадебного подарка.

Когда ситуация внутри династии стабилизировалась, Филипп I и Людовик попытались отдалить от власти семейство Монлери-Рошфоров, сосредоточившее в своих руках не только большие владения, но и две главных придворных должности - сенешаля и канцлера (с 1106 года их занимал шурин Людовика Гуго де Креси). В 1107 году короной был организован церковный собор в Труа, который признал брак Людовика и Люсьенны неканоничным из-за близкого родства супругов и расторг его. Это стало поводом к открытой войне, в которой Людовик заставил сдаться принадлежавший Рошфорам замок Гурне и разбил пришедшего на помощь осаждённым Тибо Блуаского. После этого военные действия затихли, но начавшийся таким образом военный конфликт между короной и баронами Иль-де-Франса продолжался с перерывами в течение всего правления Людовика Шестого.

Восшествие на престол

Король Филипп умер 29 июля 1108 года. Уже на следующий день он был похоронен в Сен-Бенуа-сюр-Луар, а 3 августа 1108 года Людовика VI короновали в Орлеане. Церемонию провёл архиепископ Санса Даимберт. Такая спешка и необычный выбор места были вызваны уже начавшимся конфликтом между новым королём и рядом его вассалов. Кроме того, архиепископство Реймсское находилось на тот момент под папским интердиктом из-за соперничества двух претендентов на недавно освободившуюся кафедру, и Людовик чувствовал бы себя в Реймсе слишком уязвимым перед возможным ударом со стороны единокровного брата Филиппа и его союзника, графа Шампани и Блуа Тибо: планы узурпации престола, вероятно, существовали. Вряд ли кто-то из видных вельмож королевства присутствовал на коронации или хотя бы прислал на неё своих представителей. Таким образом, этот момент может считаться временем наименьшей силы королевского авторитета за всю эпоху Капетингов.

Угроза со стороны Филиппа Мантского была нейтрализована не позже, чем к 1109 году: Людовик отобрал у брата все владения, вернув Мант в состав королевского домена. Оставшуюся жизнь Филипп провёл при дворе своих родственников Монфоров.

Королевство Людовика

Сразу после восшествия на престол Людовик был вынужден бороться за само существование королевской власти. Его непосредственное влияние ограничивалось территориями вокруг Парижа, Орлеана и Санлиса. Далее лежали владения могущественных князей - герцога Нормандского, бывшего одновременно королём Англии, графа Фландрского, герцога Бретонского, графа Анжуйского и др., ограничивавшихся только предельно формальным признанием королевского сюзеренитета.

Но и в Иль-де-Франсе власть короля была условной. Пути сообщения между городами контролировались баронами, которые вели себя, как разбойники, не подчинялись королю и заключали против него союзы друг с другом. Французский медиевист дал следующую характеристику внутриполитической ситуации в королевстве к началу XII века:

От Пиренеев до самой Фландрии образовалось кольцо крупных княжеств вокруг парижской и орлеанской области, пределами которых была ограничена королевская власть. Кроме того, королю приходилось иногда считаться и с менее могущественными соседями, которые, однако, не раз угрожали его безопасности; таковыми были графы Амьена, Вермандуа, Суассона, Корбейля, Мелёна, Санса и т.д. Их графства ещё более сокращали часть территории, составлявшую домен короля, и часто вклинивались в неё. В течение XI века успехи военной архитектуры делали всё более и более опасными этих маленьких графов и даже некоторых ещё менее значительных сеньоров, которые кишели вокруг Парижа. Это было время, когда укреплённые дома с деревянной башней (donjon) сменились крепкими каменными замками. Сидя в них, сеньоры могли держать себя вызывающе по отношению к королю Франции даже в самой середине его домена.

— Ш.Пти-Дютайи. Феодальная монархия во Франции и в Англии X - XIII веков. М., 1938. С.16..

Самой сильной из баронских семей региона был дом Монлери-Рошфор, который, владея рядом крепостей и находясь в центре сети родственных союзов, оказывал важное или даже определяющее влияние на политику короны со времён Филиппа I, а теперь почувствовал угрозу своему положению. Кроме того, своим влиянием выделялись Монфоры, контролировавшие единый территориальный массив на стыке Иль-де-Франса и Нормандии. Амори III де Монфор был родным дядей Филиппа Мантского и поддерживал его притязания на престол наряду с единоутробным братом Филиппа Фульком Анжуйским.

Борьба с баронами

В течение всего своего правления Людовик Толстый вёл энергичную борьбу с вассалами для защиты королевского права, церкви и общественного порядка, стремясь установить в королевстве порядок и правосудие. В этой борьбе он нередко опирался на города и приходские общины, чрезмерно угнетаемые баронами; это угнетение часто становилось поводом для вмешательства короля. Правда, какую-то определённую политику по отношению к городам Людовик так и не выработал.

Рошфоры и де Пюизе

Первым противником Людовика стал Гуго де Креси, брат отвергнутой им Люсьенны. Людовик лишил его должности сенешаля и передал её Ансо де Гарланду, своему стороннику (несмотря на его родство с Рошфорами). В ответ Гуго де Креси заключил союз с Гуго III де Пюизе, и вместе они разграбили земли вокруг Шартра, переданные королём Тибо Блуаскому. В 1109 году Людовик взял Ла-Рош-Гийон, при поддержке Тибо разрушил замок Пюизе, а его владельца взял в плен и заточил в Шато-Ландоне. Для усиления своего контроля над территорией король построил в двух километрах от Пюизе собственный замок, Тури.

Положение обострилось в 1112 году, когда умер без наследников граф Одо де Корбейль. Его графство было маленьким, но занимало крайне важную стратегическую позицию между двумя центрами королевского домена - Парижем и Орлеаном. Людовик присоединил графство к своим владениям как выморочное, но это сделало его врагом Тибо Блуаского, считавшего себя законным наследником. К тому же король неосмотрительно дал свободу Гуго де Пюизе, который тут же заключил с Тибо союз. Когда Людовик двинулся на соединение со своим союзником Робертом Фландрским, Гуго использовал удачный момент, чтобы взять Тури. Король тут же отбил крепость. В решающем сражении, где на его стороне сражался его кузен Рауль I де Вермандуа, а в лагере баронов - Тибо Блуаский, Гуго де Пюизе, Гуго де Креси, Ги II де Рошфор и Рауль де Божанси, Людовик одержал победу. Это имело следствием закрепление Корбейля за короной, новое разрушение замка Пюизе и плен его владельца.

Роберт Фландрский вскоре погиб в бою с блуасцами. Тем не менее Людовик Толстый смог в 1114 году осадить Гуго де Креси и Ги де Рошфора в замке Гурне и принудить их к капитуляции. Это означало конец дома Монлери-Рошфоров. Его владения были разделены между победителями: король забрал себе Монлери, Гометц, Шатофор, передал своему сыну Роберу Гурне-сюр-Марн, Ансо де Гарланду - Рошфор-ан-Ивелин, Шатильонам - Креси. Гуго де Креси был пострижен в монахи в Клюни.

Гуго де Пюизе в 1118 году ещё раз поднял восстание. При осаде его замка погиб сенешаль Ансо де Гарланд; тем не менее Гуго пришлось в очередной раз сдаться и уехать в Палестину. Там он вскоре и умер.

Тома де Марль

К северу от королевского домена в начале правления Людовика Шестого шла борьба между семейством Куси с одной стороны и жителями и епископом Амьена с другой из-за сеньориальных прав на этот город. Король поддерживал амьенцев. Когда один из Куси, Тома де Марль, дал убежище убийцам епископа Лана, Людовик добился его осуждения церковным собором (1114 год). Тома был лишён всех титулов, званий и рыцарской чести. В 1115 году король осадил его в Кастильоне, но, добившись капитуляции, ограничился крупным денежным штрафом.

Конфликт снова обострился после смерти отца Тома де Марля Ангеррана I де Куси в 1116 году. Людовик конфисковал принадлежавшее ему графство Амьенское и передал его Адель де Вермандуа, своей тётке. Это стало причиной вражды между Куси и Вермандуа, тянувшейся больше десяти лет.

Борьба с Англией и Германией

Укрепив свою власть внутри домена, Людовик занял более активную позицию по отношению к соседним крупным феодалам. Главной внешней угрозой для него была Нормандия, которая в 1106 года в результате сражения при Таншбре снова, как при Вильгельме Завоевателе, стала частью единого англо-нормандского государства. Тогда Людовик, бывший ещё только наследником престола, настоял на том, чтобы поддержать победившего при Таншбре Генриха Боклерка, хотя Филипп I предвидел появление осложнений. Закрепив за собой Нормандию, Генрих начал усиливать свои позиции в приграничных районах. В частности, он укрепил Жизорский замок, угрожавший Французскому Вексену. Людовик попытался отвовевать крепость (1109 год). В его походе приняли участие графы Блуа, Невера и Фландрии и герцог бургундский; Людовик вызвал Генриха Английского на поединок, но тот воздержался от ответа. Стороны заключили перемирие, но конфликт продолжался в формате "малой войны". В частности, в 1111 году вассал Генриха граф Мёлана предпринял набег на Париж и разрушил королевский дворец. Согласно заключённому мирному договору король Франции отказался не только от своих претензий в приграничных районах, но и от сюзеренитета над Мэном и Бретанью.

Победив своих баронов, Людовик вошёл в состав широкой коалиции противников Генриха Боклерка, в которую входили племянник последнего Вильгельм Клитон (сын и законный наследник потерявшего в 1106 году власть Роберта Нормандского), Бодуэн VII Фландрский, Фульк Анжуйский и ряд нормандских баронов во главе с Амори де Монфором. Открытая война началась в 1118 году. Нормандские мятежники установили контроль над всей восточной частью Нормандии, но английский король смог разбить графа Фландрского и заключить сепаратный мир с Анжу. В следующем году сам Людовик вторгся в нормандский Вексен. Здесь ему сначала сопутствовал успех: он взял крепость Иври. Но при Бремюле Генрих Боклерк преградил ему путь на Руан и нанёс в скоротечной схватке полное поражение: только обратившись в бегство, Людовик смог избежать плена.

Тогда король Франции попытался взять реванш с помощью церкви. Он обратился к папе римскому за признанием законных прав Вильгельма Клитона на Нормандию. Но папа выступил на стороне английского короля, так что Людовику пришлось временно отказаться от поддержки претендента.

Столкновение с Германией было вызвано тем, что Людовик поддержал избрание на папский престол архиепископа Вьеннского, дяди своей жены, получившего имя Каликст II (1119 год). Соответственно император Генрих V, организовавший избрание антипапы Григория VIII, стал его противником и естественным союзником английского короля, к тому же приходившегося ему тестем. Чтобы ослабить этот союз, в 1123 году Людовик поддержал очередную попытку Вильгельма Клитона стать герцогом Нормандии, но тот опять потерпел поражение.

В следующем году ситуация стала угрожающей: император Генрих собрал большую армию для вторжения в пределы Французского королевства. Людовик призвал к оружию всех своих вассалов и взял знамя святого Дионисия с алтаря в аббатстве Сен-Дени; впечатление от германской угрозы оказалось настолько сильным, что многие крупные феодалы откликнулись на этот призыв - включая даже герцога Аквитанского и старого друга английской короны Тибо Блуаского. Войско, насчитывавшее, по некоторым данным, до 60 тысяч человек, двинулось в Лотарингию. Встретившись с ним под Мецем, Генрих V, не ожидавший такой консолидации, отступил, а Людовик вернулся в Париж как победитель. Это событие стало началом традиции: в течение последующих трёхсот лет французские короли торжественно поднимали орифламму с алтаря перед началом больших походов. В следующем году Генрих V умер, и на этом конфликт между Францией и империей закончился.

Негласное противостояние с англонормандской монархией продолжалось и далее. Поддерживая всех врагов Генриха Боклерка, Людовик, в частности, женил Вильгельма Клитона на сестре своей жены и передал ему Французский Вексен - территорию на самом важном участке границы с Нормандией.

Овернь и Фландрия

Несмотря на своё поражение в Нормандии, Людовик активно расширял своё влияние в других крупных французских княжествах. В частности, он неоднократно вмешивался в конфликт между графом Овернским Гильомом VI и епископом Клермона на стороне последнего. Граф пытался захватить владения епископа; в 1122 году король Людовик предпринял поход в Овернь и заставил графа вернуть отнятое. Когда Гильом возобновил свои притязания, Людовик снова появился в Оверни с войском (1126 год). Граф попросил помощи у своего сеньора герцога Аквитанского, но тот предпочёл не начинать конфликт с королём и стал только посредником при заключении мира, по которому все права клермонского епископа были восстановлены.

В 1127 году появились перспективы для усиления влияния короны в сильном и богатом графстве Фландрском: погиб Карл Добрый, последний представитель основной линии местной династии. Людовик как формальный сюзерен передал права на графство Вильгельму Клитону, чья бабка была дочерью одного из графов. При поддержке французских войск Вильгельм вошёл в Брюгге, где принёс Людовику вассальную присягу. Но появились и другие претенденты - в частности, двоюродный брат Карла Доброго Тьерри Эльзасский, получивший поддержку как английской короны, так и местных купцов, имевших тесные экономические связи с Англией и протестовавших против податей, которыми Вильгельм обложил их, чтобы выплатить Людовику чрезмерно большой рельеф (тысячу фунтов серебром). Во время военных действий Вильгельм Клитон погиб (1128 год). Для Людовика эта смерть означала полное поражение. Он вывел свои войска из Фландрии и, хотя Тьерри принёс ему вассальную присягу в 1132 году, Фландрия осталась абсолютно независимой от короны.

Восстание Гарланда

Долгое пребывание Людовика во Фландрии привело к возникновению критической ситуации в сердце королевских владений: затяжное скрытое противостояние между королевой и канцлером и сенешалем Стефаном де Гарландом перешло в фазу открытого конфликта.

Стефан де Гарланд был младшим братом сенешаля Ансо де Гарланда. После смерти Ансо и второго брата, Гиойма (1120 год), Стефан занимал два важнейших поста и был самым могущественным человеком при королевском дворе. Столь высокое его положение, привилегии, которыми пользовались другие Гарланды, и явное стремление Стефана передать пост сенешаля по наследству мужу своей племянницы Амори III де Монфору вызывали критику со стороны прочих королевских советников, но Людовик на эту критику не реагировал. Когда король находился во Фландрии, его жена Адель Савойская сочла необходимым принять меры против слишком влиятельного придворного: она изгнала Гарланда из Парижа и начала репрессии против его сторонников в городе (1128 год).

Сенешаль, открыв военные действия против короны, тут же получил поддержку от традиционных противников Людовика Толстого - Генриха Боклерка и Тибо Блуаского. Король Франции совместно с кузеном Раулем де Вермандуа осадил Гарланда в его замке Ливри. В ходе осады граф Вермандуа потерял глаз, а сам король был ранен в ногу; тем не менее Гарланду пришлось покориться. С этого момента он потерял своё влияние при дворе.

В 1130 году поднял восстание ещё один барон - Тома де Марль, которого король пощадил пятнадцатью годами ранее. Мятежник убил Анри де Вермандуа, младшего брата Рауля. Последний с королевскими войсками осадил его в замке Куси; Тома де Марль погиб в бою.

Последние годы

В конце жизни король Людовик старался подготовить мирный переход власти к следующему поколению своей династии. Для этого он уже в 1129 году короновал старшего из своих сыновей, тринадцатилетнего Филиппа Молодого, как своего соправителя. Это автоматически сделало бы Филиппа королём после смерти отца. Но двумя годами позже Филипп погиб в результате падения с лошади (1131 год). Тогда Людовик забрал из монастыря второго своего сына - тоже Людовика - и короновал его спустя всего двенадцать дней после смерти Филиппа. Провёл обряд коронации и помазания на царство сам папа римский Иннокентий II, бывший в это время в Реймсе.

В 1135 году умер старинный противник Людовика Толстого - Генрих Боклерк. После его смерти в англонормандской монархии начался период нестабильности и войн за престол, но Людовик не смог этим воспользоваться, так как при его жизни английской короной владел племянник Боклерка и сын Тибо Блуаского Стефан. Таким образом, графство Блуа присоединилось к владениям нормандской династии, что заметно осложнило положение на границах королевского домена.

Важный успех на юге был достигнут благодаря решению герцога аквитанского Гильома X о передаче его дочери и наследницы Элеоноры под королевскую защиту перед отправкой в паломничество в Сантьяго-де-Компостелла (начало 1137 года). В этом путешествии герцог Гильом умер. Тогда король на правах опекуна и сюзерена выдал Элеонору за своего сына Людовика; в результате этого брака корона должна была в перспективе получить самое обширное и одно из самых могущественных и богатых княжеств Франции.

Бракосочетание состоялось в Бордо 25 июля 1137 года. В эти же дни Людовик Старший отправился в поход против занимавшегося разбоем феодала из Сен-Бриссон-сюр-Луар. Советники отговаривали его от личного участия в этой акции: 56-летний король давно страдал от излишнего веса, к тому же он был болен дизентерией. В самом начале похода ему стало хуже, и 1 августа 1137 года он умер на привале у крепости Бетизи-Сен-Пьер.

Значение

Людовик VI относится к числу наиболее значительных представителей династии Капетингов. Подчинив непокорных вассалов в пределах домена и дав отпор внешним врагам, он смог поднять авторитет королевской власти, достигший нижней точки при его предшественниках. Поход Людовика против императора в 1124 году может считаться первым проявлением патриотизма, до этого неизвестного во Франции.

Французская корона при Людовике начинает активнее вмешиваться в дела разных частей страны, в первую очередь - как покровитель церковных институтов. В 1119 году Людовик объявил себя защитником Клюнийского ордена. Увеличивается количество королевских грамот с привилегиями для епископов в разных регионах. "Клирики Руана, Лизьё — в самом центре Нормандии, клирики Бордо уже не остаются равнодушными к власти короля — помазанника Божия. Однако королевское влияние распространяется прежде всего к Востоку и к Югу. Оно начинает ощущаться в Отене, в Лангре, в Маконнэ, викарных епископствах провинции Лиона; оно достигает Клермона, Ле Пюи, Манда, Лодева, Юзеса, Нима, Агда, Нарбонны".

Король городов

Иль-де-Франс, являвшийся основной сферой королевского влияния в XI-XII вв., стал за время правления Людовика Шестого одним из самых развитых регионов страны с точки зрения экономики. Благодаря деятельности короля стала безопасной торговля на территории между Парижем, Орлеаном и Реймсом. Наибольшую пользу это принесло городам Иль-де-Франса, в первую очередь Парижу, который при Людовике Шестом впервые разросся за пределы островов Сены.

Король Людовик основал в предместьях Парижа аббатства Сен-Виктор (1113 год) и Сен-Лазар (до 1122 года). В окрестностях последнего он организовал ярмарку, усилившую экономическое значение города. Вместо старого римского моста, соединявшего Сите с северным берегом Сены, был построен новый - ближе к королевскому дворцу, названный позже Мостом Менял, а для его защиты воздвигли крепость Шатле. Королева Адель в 1134 году основала женский монастырь на холме Монмартр, а в год смерти короля в Париже поселились тамплиеры.

Реформатор

При Людовике VI началось создание систем управления государством и правосудия, тесно связанных с личностью короля и активно развивавшихся его преемниками. Поэтому Людовик может считаться отцом французского централизма. Начиная с этого времени бароны королевского домена были вынуждены являться в королевский суд по требованию монарха, что стало началом ограничения феодалов в их правах. Людовик сформировал постоянную свиту из королевских рыцарей и представителей низших и средних слоёв церковной иерархии; эти люди, не отличавшиеся высоким происхождением, связывали своё будущее только со службой королю и могли стать полезны в противостоянии короля знати. Из них Людовик VI впервые сформировал стабильный орган управления в виде Королевского совета, ставшего позже полноценным правительством королевства. Параллельно Людовик ограничивал полномочия высших коронных чинов.

Таким образом, если самому Людовику и не удалось подчинить крупных французских феодалов, то он создал все необходимые условия для того, чтобы это смог сделать его внук Филипп II Август.

Личность

Личные качества Людовика VI традиционно описываются в позитивном ключе - во многом под влиянием его друга Сугерия, написавшего в 1144 году его первую биографию. Хронисты пишут о жизнелюбии и добродушии Людовика. Так, во время одного сражения, подвергаясь преследованию вражеского рыцаря, Людовик счёл необходимым напомнить ему, что не только в шахматах запрещено брать в плен короля. В то же время "некоторые люди находили его несколько простоватым". Вероятно, недальновидность и наивность Людовика виной тому, что он, например, поддержал Генриха Боклерка, когда тот завоёвывал Нормандию в 1106 году, или пощадил Тома де Марля в 1115 году.

Мишенью для критики со стороны современников делало короля его физическое состояние. Отличаясь в молодости очень крепким телосложением, в зрелые годы Людовик стал жертвой ожирения, причиной которого считали его склонность к обжорству, хотя чрезмерной полнотой отличался к концу жизни и его отец Филипп I. Излишний вес монарха вызывал серьёзное беспокойство его советников, рекомендовавших Людовику воздерживаться от личного участия в военных походах.

Семья и дети

• Помолвка или брак: (с 1104 года, аннулирован в 1107 году) Люсьенна де Рошфор (ок. 1088 — после 1137), дама де Креси, дочь Ги I Рыжего, графа де Рошфора-ан-Ивелин, и Елизаветы де Креси. Возможно, одна дочь:

• • Изабелла (ок. 1105 — до 1175); м — (с ок. 1119) Гийом I де Вермандуа, сеньор де Шомон, её кузен.

Обстоятельства помолвки или брака будущего Людовика VI с Люсьенной де Рошфор до конца неясны. Можно предполагать, что помолвка с Люсьенной была навязана наследнику короля Франции Рошфорами, одной из придворных партий, которая на тот момент достигла апогея своего могущества. Вскоре власть при дворе перешла к другой партии, Гарландам. Вследствие этого, а также возмущения знати против неравного брака, помолвка или брак с Люсьенной был аннулирован в 1107 году церковным собором в Труа. Существует также мнение, что брак Людовика с Люсьенной де Рошфор не был исполнен и следовательно ставится под сомнение существование дочери Изабеллы, а равно и её мужа Гийома де Вермандуа. Вскоре после аннулирования брака Люсьенна де Рошфор вступила в брак с сиром Гишаром III де Божё.

• Жена: (с 28 марта 1115 года, Париж) Адель Савойская (ок. 1100 — 18 ноября 1154), дочь графа Гумберта II Савойского и Гизелы Бургундской. Она имела настолько серьёзное влияние на государственные дела, что стала единственной королевой Франции, чьи годы правления указываются в источниках наряду с годами правления её мужа. После смерти Людовика она вышла замуж вторично, за Матье I де Монморанси. У Людовика и Адели было 9 детей:
  • Филипп Молодой (29 августа 1116 — 13 октября 1131), соправитель отца, коронован 14 апреля 1129 года.
  • Людовик VII (1120 — 18 сентября 1180), король Франции с 1137 года.
  • Генрих (1121 — 13 ноября 1175) — епископ Бове (1148—1162), затем архиепископ Реймса (1162—1175).
  • Гуго (ок. 1122, умер в младенчестве).
  • Робер I Великий (ок. 1123 — 11 октября 1188), граф де Дрё, основатель Дома де Дрё. От одного из его внуков Пьера (1191 — 22 июня 1250), женившегося на наследнице герцогства Бретани, ведет начало линия герцогов Бретани, правившая с 1213 по 1491. Его последний прямой потомок и наследница герцогиня Анна Бретонская (25 января 1477 — 9 января 1514) вышла в 1491 году замуж за Карла VIII, короля Франции, после чего Бретань была присоединена (окончательно в 1531 году) к королевскому домену.
  • Пьер де Куртене (ок. 1126 — 10 апреля 1183), сеньор де Куртене, основатель второго дома Куртене, представители которого прославились во время Крестовых походов. Его сын Пьер (Пётр) и два внука Роберт и Балдуин II занимали (соответственно в 1217—1219, 1221—1228, 1237—1261 годах) престол Латинской (Константинопольской) империи, созданной крестоносцами на развалинах Византийской империи после IV Крестового похода.
  • Констанция Французская (ок. 1128—1180); м1 — (с 1140 года) Эсташ IV (1127—1153), также Эсташ де Блуа, граф Булонский — без потомства; м2 — (с 1154 года) Раймунд V (1134—1194), граф Тулузский.
  • Филипп (ок. 1132/1133 — 1161), архидиакон в Париже.
  • дочь (умерла в младенчестве).

Предки

Людовик VI — предки

Гуго Капет               Роберт II Французский                       Адель Аквитанская               Генрих I Французский                             Гильом I Провансский               Констанция Арльская                       Адель Анжуйская               Филипп I Французский                                   Владимир Святославич Киевский               Ярослав Мудрый                       Рогнеда Рогволодовна Полоцкая               Анна Ярославна                             Олаф Шётконунг Шведский               Ингегерда Шведская                       Эстрид Ободритская               Людовик VI                                         Арнульф Голландский               Дирк III                       Лиутгарда Люксембургская               Флорис I Голландский                             Отелинда                       Берта Голландская                                   Бернхард I Саксонский               Бернхард II Саксонский                       Хильдегарда Штаденская               Гертруда Саксонская                             Генрих Швайнфуртский               Эйлика Швайнфуртская                       Герберга Геннебергская             </center>

В кино

• Пришельцы (1993; Франция) режиссёр Жан-Мари Пуаре, в роли Людовика VI Дидье Пэн.
• Пришельцы 3: Революция (2016; Франция) режиссёр Жан-Мари Пуаре, в роли Людовика VI Патрик Декам.

Литература

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/S.phtml?id=2058 Аббат Сугерий. Жизнь Людовика Толстого]. Восточная литература. Проверено 11 мая 2011. [www.webcitation.org/618ZNLVul Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
• Luchaire. Histoire des institutions monarchiques de la France sous les premiers Capétiens. П., 1883
• Luchaire. Louis VI le Gros. П., 1889
• Ш.Пти-Дютайи. Феодальная монархия во Франции и в Англии X - XIII веков. М., 1938

Короли и императоры Франции (987—1870) Капетинги (987—1328) 987 996 1031 1060 1108 1137 1180 1223 1226 Гуго Капет Роберт II Генрих I Филипп I Людовик VI Людовик VII Филипп II Людовик VIII 1226 1270 1285 1314 1316 1316 1322 1328 Людовик IX Филипп III Филипп IV Людовик X Иоанн I Филипп V Карл IV Валуа (1328—1589) 1328 1350 1364 1380 1422 1461 1483 1498 Филипп VI Иоанн II Карл V Карл VI Карл VII Людовик XI Карл VIII 1498 1515 1547 1559 1560 1574 1589 Людовик XII Франциск I Генрих II Франциск II Карл IX Генрих III Бурбоны (1589—1792) 1589 1610 1643 1715 1774 1792 Генрих IV Людовик XIII Людовик XIV Людовик XV Людовик XVI 1792 1804 1814 1824 1830 1848 1852 1870 — Наполеон I (Бонапарты) Людовик XVIII Карл X Луи-Филипп I (Орлеанский дом) — Наполеон III (Бонапарты)

Отрывок, характеризующий Людовик VI

«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.