Аниконизм

Аниконизм (от др.-греч. αν — отрицательная частица и εἰκόνα — образ, изображение) — термин, обозначающий позицию в отношении сакрального искусства, исключающую использование фигуративных образов божества, пророков и других персонажей священной истории в качестве культовых символов, место которых должны занимать либо аниконическое изображение, либо священная пустота (аниконизм «пустого места»).

Аниконизм в авраамических религиях

Наиболее часто термин "аниконизм" применяется к авраамическим религиям Иудаизму и Исламу, которые в той или иной мере признают Священное Писание Ветхого Завета. Аниконическая тенденция в авраами́ческих религиях проистекает из заповедей Декалога:

Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Исх.20:2-3

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои. Исх.20-4

Аниконизм в иудаизме

Моисеев Закон налагает строжайший запрет на поклонение идолам, считая идолопоклонничество одним из самых тяжких грехов для евреев. Главный смысл этого запрета соответствует идее непостижимого Бога, который бесконечно возвышается над всем тварным миром. Любое изображение животных, людей или небесных тел несравнимо с образом Бога и не способно передать его совершенство, его всемогущество, его запредельность тварному Бытию. Любая попытка человека изобразить Бога фигуративными средствами никогда не приблизится к истине, т.к. Бог качественно превосходит весь тварный мир - все, что создано им самим и все, что способен создать человек. Запрет на фигуративные изображения Бога выражает суть Иудаизма и является одним из важнейших атрибутов религиозной идентичности иудеев.

История развития аниконической тенденции в иудаизме

Аниконическая традиция начинает формироваться в еврейской культуре со времен странствия иудейского народа по пустыне. Окончательный запрет на изображения утверждается в VII в до н. э. вследствие реформы царя Иосии. До этого времени в еврейском священном писании содержится множество примеров создания «идолов», поклонения им и борьбы с ними.

Аниконизм «пустого места»

Точное время появления самой идеи запрета на изображения неизвестно. Не поддается сомнению лишь тот факт, что традиционный культ иудаизма на самых ранних этапах своей истории был аниконическим. Прежде всего, это выражалось в аниконизме «пустого места» в скинии. Скиния, походный храм евреев, использовалась, согласно Библии, как место принесения жертвоприношений и хранения Ковчега Завета. Моисей по божественному велению устроил скинию и все, что в ней находилось, в том числе шитых и литых херувимов «по образу, показанному на горе» (Исх.25:9-22). Крылья херувимов смыкались над ковчегом, образуя «Трон Бога», но пространство между ковчегом и крыльями было пусто. Священная пустота являлась символом Бога.

Со временем теология Ковчега претерпевала изменения, в результате которых понимание Ковчега сводится к простому хранилищу скрижалей закона, которые символизируют и подтверждают существование закона, но уже не являются символом божественного присутствия.

Аниконизм в Исламе.

В Исламе существует очень жесткий запрет на изображения живых существ. И людям, создающим изображения, в многочисленных хадисах Пророка Мухаммада, обещано суровое наказание в День Суда. Создание изображений считается делом идолопоклонников и противоречит основне Исламского учения о чистом единобожии.

Аниконизм и иконоклазм

Многие историки считают, что кризис иконоклазма византийской христианской церкви прошел не без влияния аниконических тенденций восточных монотеистических культов. Несмотря на это, стоит разделять эти два понятия. Движение иконоклазма в Византийской империи возникло в среде, где иконопочитание на протяжении нескольких столетий являлось частью культовой традиции. Движение имело ярко выраженный политический характер. Этот период сопровождался безжалостным уничтожением всех предметов сакрального искусства и гонением художников-иконописцев, которым приходилось уходить в отдаленные монастыри и продолжать своё дело там. Аниконический принцип Иудаизма и Ислама, в свою очередь, был настолько глубоко запечатлен в структуре религиозного сознания, что действовал изнутри и не нуждался в контроле внешних инстанций. Отсутствие всяческого контроля в области художественного творчества никогда не приводило к массовому созданию изображений среди мусульман и иудеев.

См. также

• Иконоборчество;
• Сакральное;

Литература

• Васильев А. А. История Византийской империи в 2-х т.. — СПб.: Алетейя, 1998. — Т. 1. — С. 184-185. — 302 с.
• Буркхардт Т. Искусство ислама. Язык и значение. — Таганрог: Ирби, 2010. — С. 43-47. — 288 с. — ISBN 5-94673-050-9.
• Раевская Н.Ю. [cyberleninka.ru/article/n/iudaizm-bog-i-ego-obraz Иудаизм: Бог и его образ] // Вестник Русской христианской гуманитарной академии : журнал. — 2014. — Т. 15, № 2.
• Максуд Р. Ислам. — ФАИР-ПРЕСС, 1998. — 304 с. — ISBN 5-8183-0036-6.
• Tryggve N.D. Mettinger The veto on images and the aniconic God in ancient Israel. // Harald Biezais Religious symbols and their functions : сборник. — Stockholm: Almqvist & Wiksell, 1979. — С. 15-29..

Отрывок, характеризующий Аниконизм

К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.