Арди, Николай Иванович

Арди, Николай Иванович
Нечаев
Род деятельности:	актёр и певец
Дата рождения:	1834(1834)
Подданство:	Российская империя
Дата смерти:	1890(1890)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Арди Николай Иванович — актёр и певец, драматический артист с.-петербургских императорских театров.

Биография

Род. в 1834 г.. ум. в С.-Петербурге 10-го апреля 1890 г. Настоящая фамилия его была Нечаев. На театральных подмостках стал выступать с 1855 г. и в течение 16 лет играл на лучших провинциальных сценах: Харькова, Одессы, Казани и др., преимущественно опереточные и водевильные роли с пением. Составив себе имя, Арди приехал в С.-Петербург; здесь он играл сначала на сцене „Благородного собрания“, а затем, 22-го ноября 1871 г., дебютировал на Александринской сцене в оперетте «Птички певчие», в роли Пикилло.

Недурной тенор его, развязность и уменье держать себя на сцене, сразу расположили к нему публику, и дебютант был принят на императорскую сцену на первые роли в оперетках и водевилях: Парис в „Прекрасной Елене“, Пулярдо в „Зеленом Острове“, Шикар в „Парижской жизни“, Пигмальон в „Прекрасной Галатее“, Шварц в оперетке „Дядя Беккер подшутил“ и многие др. Из водевилей с пением и небольших комедий особенно удавались ему: „простушка и воспитанная“ (Емеля), „Званый вечер с итальянцами“ (Грибков), „Макар Алексеевич Губкин“ (Губкин), „Налетел с ковшом на брагу“ (Вострушкин), „Лев Гурыч Синичкин“ (Борзиков), „Через край“ (Мухин) и др. Не ограничиваясь опереткой и легкой комедией, Арди, с первых же шагов своих на императорской сцене, стал выступать и в серьезной комедии, обнаружив недюжинный комический талант. Первые роли он сыграл: Бородкина („Не в свои сани не садись“) и Разлюляева („Бедность не порок“).

С прекращением же оперетки Арди окончательно перешел на бытовые комические роли, преимущественно репертуара Островского, и вскоре сделался незаменимым актером для изображения разбитных военных писарей, подкутивших купчиков, пьяненьких мужичков и проч. За время служения своего на сцене, Арди переиграл до 120-ти ролей; из них наиболее удачные в следующих пьесах: „Свои люди сочтемся“ (Подхалюзин), „Богатые невесты“ (Пирамидалов), „Свадьба Кречинского“ (Щебнев), „Горькая Судьбина“ (Никон), „Женитьба Белугина“ (Сыромятов), „Лес“ (Петр, затем Счастливцев), „На бойком месте“(Непутевый), „На пороге к делу“ (Тесов), „Ревизор“ (Бобчинский), „Недоросль“ (Кутейкин), „Нищие духом“ (Сиводушин), „Завтрак у предводителя“ (Мирволин), „Сидоркино дело“ (Сидорка), „Жених из ножовой линии“ (Мордоплюев) и др. Кроме того, Арди выступал вместе с куплетистом И. И. Moнаховым в концертах, в качестве певца русских песен, и имел большой успех. В 1877 г. Арди, не поладив с театральной дирекцией, покинул императорскую сцену и уехал гастролировать в провинцию, но в 1878 г., по приезде в Петербург, был снова принят в труппу Александринского театра, где и оставался до самой кончины. В декабре 1880 г. Арди скромно праздновал свой 25-летний юбилей служения искусству.

Литература

• А. Соколов. «Театральный альманах на 1875 год», СПб., 1875, стр. 132, 133, 135. —
• Вольф, «Хроника петербургских театров» ч. III, стр. 49, 51, 59 и 73.
• «Нива» 1890 г. № 20, 19-го мая.
• «Новое Время» 1890 г. № 5069, 11-го апреля.
• «Пет. Газета» 1890 г. № 97, 11-го апреля, стр. 3.</small>

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Отрывок, характеризующий Арди, Николай Иванович

пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.