Парис

Пари́с (др.-греч. Πάρις; также известен под именем Алаксандус (на хетском Alaksandu) или Александр) — в древнегреческом эпосе сын троянской царской четы Приама и Гекубы, виновник развязывания Троянской войны.

Сказание о Парисе, а особенно суд Париса — в споре богинь Геры, Афродиты и Афины за звание красивейшей — послужили сюжетом для многочисленных произведений искусства.

Рождение и юность

По одному рассказу, он был вторым сыном Гекубы. По другому — родился, когда у матери было много детей. Мать увидела во сне, что рождает горящий факел, из которого выползло множество змей (либо видела, что рождает огненосную Эриннию со 100 руками).

Напуганные таким предвещанием родители по рождении ребёнка велели рабу Агелаю отнести его на гору Иду и оставить там на произвол судьбы; но младенца вскормила медведица (по версии, собака) и воспитали в своей среде пастухи (или слуга Приама Агелай).

Юный Парис подрос и стал пастухом идейских стад; его возлюбленной стала нимфа Энона. Получил прозвище Александр, так как отразил разбойников. Вырос среди пастухов.

Суд Париса и похищение Елены

В пастушеской обстановке застали его три богини, которых Зевс приказал Гермесу отвести на Иду, чтобы Парис рассудил их. Гера, Афина и Афродита пришли к нему за решением спора о том, кто из них прекраснейшая. Они явились Парису на Иде обнаженными. По Страбону, суд над богинями происходил на горе Александрия у Адрамиттского залива. Гера обещала ему господство над Азией, Афина — победы и военную славу, Афродита — обладание прекраснейшей женщиной; он предпочел последнее, приобретая этим себе и своему народу в Афродите постоянную покровительницу.

Вскоре после этого он участвует в состязаниях в Трое, где Кассандра признала в нём брата и несмотря на её предостережения он возвращен в царский дом. Согласно трагедии Еврипида, у него был любимый бык, который стал наградой на погребальных играх Александра, где Парис одержал победу. Победил на играх в беге, пятиборье и кулачном бою.

Вопреки предостережениям Эноны, Парис, по совету Афродиты, отправился в Амиклы, покинув любившую его нимфу. Построил корабль из елей на Иде, чтобы плыть в Спарту, либо из леса, срубленного на Фалакре. Плавал в Спарту с девятью кораблями.

Наделённый богиней Афродитой всеми чарами красоты и прелести, он понравился гостеприимным хозяевам и особенно прельстил Елену. Между тем Менелай отправился на Крит, а Диоскуры были заняты спором с афаретидами; воспользовавшись отсутствием защитников Елены, Парис убедил её бросить дом супруга и отплыл с ней ночью в Азию, взяв много сокровищ из дворца Менелая. Этот поступок Париса послужил поводом к троянской войне. Похитив Елену, Парис впервые сочетался с ней на острове Краная (около берегов Лаконики), построив напротив храм Афродиты Мигонитиды. Плывя из Спарты в Трою, он посещает Сидон (либо прибыл сразу в Трою на третий день). У Геродота также есть сообщение о том, что Парис из-за бури был вынужден остановиться в Египте и встретиться с царем Протеем, который осудил похищение чужой жены и пытался заставить Париса вернуться на родину без сокровищ и жены Менелая

Троянская война

В последовавших битвах Парис принимал мало участия и лишь после настойчивых и оскорбительных увещаний брата Гектора вступил в единоборство с Менелаем, кончившееся тем, что Афродита спасла своего любимца от неминуемой смерти. В «Илиаде» убил 3 греков-воинов. Согласно эпосам, именно Парис (или Аполлон из его лука) поразил стрелой неуязвимого и непобедимого Ахилла.

Вскоре Парис был смертельно ранен Филоктетом; стрела была ядовитая, и он обратился к своей первой супруге за исцелением, но она отказала ему в помощи, и он умер от раны. Энона не пережила смерти своего всё ещё любимого супруга.

Последующая традиция

Могила Париса и Эноны находилась на равнине Кебрения в Троаде. Его лиру показывали в Трое Александру Великому.

Действующее лицо сатировской драмы Софокла «Суд» (фр.360 Радт), трагедий «Александр» (фр.91-93 Радт), «Похищение Елены» (не дошло ни одной строки), сатировской драмы «Свадьба Елены» (фр.181 Радт); трагедий Еврипида «Александр», Псевдо-Еврипида «Рес», Никомаха и Энния «Александр». Император Нерон написал поэму о Парисе.

По Дарету, суд Париса был сном. По интерпретации, не судил богинь, а сочинил их энкомий.

По интерпретации ученых XIX века, как герой азиатских сказаний, Парис был женственным богом красоты и изнеженности, хотя в минуту необходимости он не лишён отваги. В нём сказываются те же типические особенности, что и в Дионисе, Лидийском Геракле и Сарданапале; он является полным контрастом Ахиллу и Менелаю, чисто эллинским героям, олицетворявшим собой мужественность и силу.

Исторический прототип

Известно, что царь Вилусы (Илиона) Алаксандус заключил договор с хеттским царем Муватталисом в конце XIV в. до н. э. (впервые отождествление в статье П.Кречмера 1924 г.). В этрусских надписях имя пишется alksentre, alechsantre, elchantre.

Литература

• Обнорский Н. П.,. Парис, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т. 3. С. 24-25
• Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. [ancientrome.ru/religia/greece/person/paris.htm Т.2. С.288-290]
• [ec-dejavu.ru/p/Paris.html Т. Цивьян. Парис] // Цивьян Т. В. Движение и путь в балканской модели мира. Исследования по структуре текста. М., 1999, с.263-281

Отрывок, характеризующий Парис

Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.