Ахмед, Лемработ Сиди Махмуд
Поделись знанием:
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
| Лемработ Сиди Махмуд ульд Шейх Ахмед | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 17 марта 1996 — 2 января 1997 | |||
| Предшественник: | Мохаммед Салем ульд Лекхаль | ||
| Преемник: | Ахмед Сиди ульд Халифа | ||
| Рождение: | 1957 Тимбедра, Французская Западная Африка | ||
| Смерть: | 8 марта 2015 Нуакшот, Мавритания | ||
| Образование: | Национальная школа администрации | ||
Лемработ Сиди Махмуд ульд Шейх Ахмед (фр. Lemrabott Sidi Mahmoud Ould Cheikh Ahmed; 1957, Тимбедра, Французская Западная Африка — 8 марта 2015, Нуакшот, Мавритания) — мавританский государственный деятель, министр иностранных дел Мавритании (1996—1997).
Биография
В 1981 г. окончил Национальную школу администрации в Париже. В августе того же года был назначен директором по политическим вопросам министерства внутренних дел и телекоммуникаций.
- 1984—1985 гг. — генеральный секретарь министерства рыбного хозяйства и морского хозяйства,
- 1986 г. — губернатор Нуакшота,
- 1992—1993 гг. — министр шахт и промышленности,
- 1993—1994, 2001—2003, 2005 гг. — министр внутренних дел и телекоммуникаций,
- 1994—1995 гг. — министр финансов,
- 1996 г. — министр образования,
- 1996—1997 гг. — министр иностранных дел,
- 2000—2001 гг. — министр юстиции Мавритании.
В последние годы - директор Национальной школы администрации, журналистике и судебной власти. Являлся заместителем руководителя избирательного штаба Мохаммеда Ульд Абдель-Азиза на президентских выборах 2014 г.
Источники
- www.mauritania.mr/fr/index.php?niveau=6&coderub=4&codsoussous=123&codesousrub=9&codsoussous1=155
- cridem.org/C_Info.php?article=668125
Напишите отзыв о статье "Ахмед, Лемработ Сиди Махмуд"
Отрывок, характеризующий Ахмед, Лемработ Сиди Махмуд
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
