Беленький, Георгий Борисович

Георгий Борисович Беленький (1922—1970) — советский дерматолог и учёный-медик, доктор медицинских наук (1961), профессор (1965), руководитель дерматологической клиники МОНИКИ 1965—1970, член Союза писателей СССР.

Биография

Родился 4 октября 1922 года. Отец — Беленький Борис Натанович (1897, Баку — 1937), инспектор отдела кадров Управления железной дороги имени Кагановича, г. Свердловск Арест: 27.12.1936 Осуждён 31.03.1937, Расстреллян 01.04.1937. Мать — Лордкипанидзе Нина Давидовна (1899—1983).

После ареста отца ушёл из общеобразовательной школы, поступил работать токарем на завод, перевелся в вечернюю школу. В 1940 году поступил во 2-й Московский государственный медицинский институт, где проучился только один год. В 1941 г. со 2-го курса его, как и многих других студентов, призвали в ряды ополчения для защиты Москвы. В связи с нехваткой медицинских работников в армии вскоре было принято решение возвращать недоучившихся студентов в институт. После ускоренного окончания института, в 1944 г. врач Г. Б. Беленький в звании зауряд-врача ушел на фронт. Служил в должности старшего врача дивизии армейского подчинения, в течение нескольких дней командовал полком в связи с гибелью старшего офицерского состава. Был дважды ранен, один раз тяжело. За время военной службы был награждён несколькими орденами, в том числе орденом Красной звезды, которым особенно гордился.

В 1946 г. после демобилизации Г. Б. Беленький возвратился в Москву и был принят в аспирантуру Центрального кожно-венерологического научно-исследовательского института После окончания Беленького направили в Симферопольский медицинский институт. После защиты кандидатской диссертации он занял должность доцента кафедры кожных и венерических болезней. В 1950 г. доцента Беленького арестовали, он был осужден по 58-й статье. В 1952 г. о лагере, в котором находился Георгий Борисович, Б. Дьяковым была написана «Повесть о пережитом», в которой о Г. Б. Беленьком было сказано: «…. заставить его всему подчиняться было невозможно…»

В 1955 г. после реабилитации Г. Б. Беленький вернулся в Москву. Врач Г. Б. Беленький был восстановлен во всех званиях, степенях и регалиях и получил направление в Центральный институт усовершенствования врачей. В 1961 г. защитил докторскую диссертацию, на тему: «Реакция иммобилизации бледных спирохет». в которой впервые в нашей стране было осуществлено практическое внедрение реакции иммобилизации бледной трепонемы в деятельность дерматовенерологических учреждений СССР. Эта реакция и сегодня является одним из золотых стандартов диагностики сифилитической инфекции. В возрасте 43 лет Г. Б. Беленький получил профессорскую должность в клинике дерматовенерологии МОНИКИ.

Скончался 10 февраля 1970 года. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище

Племянник разведчиков-нелегалов Полины Натановны Беленькой (1899—?) и Якова Исааковича Серебрянского, хирурга и трансфузиолога Давида Натановича Беленького. Двоюродная сестра Татьяна Марковна Рыбакова (1928—2008), мемуаристка, была замужем (последовательно) за поэтом Евгением Винокуровым и прозаиком Анатолием Рыбаковым.

Научные труды в области медицины

• Беленький, Георгий Борисович. Реакция иммобилизации бледных трепонем— М. : Медгиз, 1964 г. — 164 с. -
• Беленький, Георгий Борисович. Генетические факторы в дерматологии : монография — М. : Медицина, 1970. — 208 с
• Беленький, Георгий Борисович. Пиодермиты М. : Медгиз, 1958
• Беленький, Георгий Борисович. Гнойничковые заболевания кожи. Москва 1956

Боевые награды

• Орден Красной Звезды
• Медаль «За отвагу»
• Медаль «За боевую доблесть»

Литературные произведения

• Беленький Г. Б. Ты не один: повесть Сов. писатель, 1964
• Беленький Г. Не обворуй себя (1965)
• Беленький Г. Б. Три долгих дня: драма. Искусство, 1965

Литература

• Петренко Л. А. Георгий Борисович Беленький ж. КЛИНИЧЕСКАЯ ДЕРМАТОЛОГИЯ И ВЕНЕРОЛОГИЯ № 4, 2009 с.97-98
• Петренко, Леонила Акимовна (дерматовенерология) История одной жизни / Л. А. Петренко // Российский журнал кожных и венерических болезней : научно-практический журнал . — 2010 . — N 3 . — С. 60-63 .

Отрывок, характеризующий Беленький, Георгий Борисович

Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.