Бердсли, Монро

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бердсли Монро
Beardsley Monroe
Дата рождения:

10 декабря 1915(1915-12-10)

Место рождения:

Бриджпорт, Коннектикут

Дата смерти:

18 сентября 1985(1985-09-18) (69 лет)

Страна:

США США

Монро Бердсли (англ. Monroe Curtis Beardsley; 10 декабря 1915, Бриджпорт, Коннектикут — 18 сентября 1985) — американский философ искусства, одна из ключевых фигур послевоенной американской эстетики, главный представитель эстетического перцептуализма (аналитического эмпиризма).



Биография

Монро Бердсли окончил Йельский университет в 1936 году, в 1939 году там же получил PhD[1].

В 1958 году Бердсли выпустил свою первую книгу «Эстетика: проблемы философии критики». В тексте подробно рассматривались основные вопросы американской эстетики и философии искусства, разрабатывались наиболее спорные вопросы. В течение следующих двадцати лет книга переиздавалась много раз и стала одним из программных текстов американской эстетики. В 1980 году она была дополнена работой «Постскриптум 1980: некоторые старые проблемы в новой перспективе». В ней Бердсли постарался учесть достижения своих коллег за последние двадцать лет[2].

В позиции Бердсли относительно роли эстетики в современной философской системе можно выделить два направления: представление об эстетике как «метакритике» и рассмотрение особых «эстетических явлений», центральным моментом которого является наличие «эстетического предмета» со свойственными ему «эстетическими качествами». Этому вопросу посвящена отдельная статья «Что такое эстетическое качество?» Вопреки господствующим в американской эстетике антиэссенциалистским теориям, Бердсли относился к умеренным антиэссенциалистам, занимался разработкой общей дефиниции искусства. В статье «Эстетическая дефиниция искусства» она сформулирована следующим образом: «произведение искусства является чем-то, что произведено с намерением придать ему способность удовлетворения эстетического интереса». Выгодное отличие данного им определения заключается в его аксиологической нейтральности, то есть возможности применить его в равной степени удачным и неудачным произведениям искусства. Однако оно не учитывает тех предметов, которые были созданы с намерением вызвать не эстетический интерес, а, например, шоковое состояние. По этой причине Бердсли не относил к произведениям искусства ни «редимэйды» Дюшана, ни развивающееся в тот момент направление концептуального искусства, что стало основанием для критики перцептуализма со стороны их основных противников — институционалистов[3].

«Эстетический опыт» — еще один концепт, который Бердсли разрабатывал на протяжении всей своей научной карьеры. Одним из условий его получения является «сильная и постоянная концентрация внимания на воспринимаемом предмете, его визуальной и звуковой структуре». С ним тесно связано его понятие «эстетической ценности» — единственной ценности, которая может быть определяющей для произведения искусства. Бердсли был сторонником тесной связи между эстетикой и художественной критикой.

Напишите отзыв о статье "Бердсли, Монро"

Примечания

  1. [plato.stanford.edu/entries/beardsley-aesthetics/ Beardsley’s Aesthetics (Stanford Encyclopedia of Philosophy)]
  2. Американская философия искусства: основные концепции второй половины ХХ в. Антология / под ред. Б. Дземидока, Б. Орлова. Екатеринбург, Бишкек, 1997. C. 130.
  3. Очерки эстетики и теории искусства / под ред. Н. Хренова, А. Мигунова. М., 2013. C. 204.

Ссылки

  • [plato.stanford.edu/entries/beardsley-aesthetics/ Монро Бердсли на сайте Stanford Encyclopedia of Philosophy]
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Бердсли, Монро

«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.