Бованенко, Вадим Дмитриевич
| Вадим Дмитриевич Бованенко | |
 | |
| Род деятельности: |
учёный, деятель образования |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Вадим Дмитриевич Бованенко (5 октября 1930, Киев — 24 июня 1968, Москва) — талантливый организатор разведочных работ в Ямало-Ненецком национальном округе, участник открытий Тазовского, Новопортовского, Губкинского Заполярного, Уренгойского месторождений, автор изобретения сухопутного сейсморазведочного бона, в честь которого названо крупнейшее газоконденсатное месторождение в России.
Даты жизни и трудовой деятельности
- 1930 — 5 октября в г. Киеве Украинской ССР в семье ученого родился Вадим Дмитриевич Бованенко.
- 1949 — Окончил среднюю мужскую школу № 273 г. Москвы.
- 1949—1954 — Учился в МНИ имени И. М. Губкина.
- 1954—1958 — Инженер-интерпретатор, начальник сейсмопартии Березовской КГРЭ.
- 1958-19 64 — Главный геофизик, начальник Ямало-Ненецкой ГРЭ.
- 1964—1965 — Управляющий трестом «Ямалнефтегазразведка».
- 1965—1966 — Зам. главного геофизика ТТГУ.
- 1966—1968 — Руководитель группы советских специалистов в Пакистане.
- 24 июня 1968 — Вадим Дмитриевич Бованенко скончался, похоронен в Москве.
Научно-производственные и общественные достижения
Вадим Дмитриевич Бованенко прожил всего 38 лет, не награждён государственными наградами, не имеет высоких званий, но именно в его честь, в честь легендарного геофизика-первопроходца названо уникальнейшее супергигантское арктическое нефтегазоконденсатное месторождение в центральной части Нурминского нефтегазоносного района Ямальской нефтегазоной провинции.
Вадим дмитриевич Бованенко вошел в историю как один из первых организаторо комплексного планомерного изучения недр Ямало-Ненецкого автономного округа. Геофизик Обской комплексной геофизической экспедиции в Березово, начальник Ямало-Ненецкой комплексной геологоразведочной экспедиции, руководитель треста «Ямалнефтегазразведка» Вадим Бованенко принимал самое непосредственное участие в рождении уникальной Западно-Сибирской нефтегазовой провинции. Под его руководством были открыты знаменитые на весь мир Тазовское, Новопортовское, Губкинское, Заполярное месторождения, подготовлено к разведке крупнейшее в мире Уренгойское месторождение.
В его честь названы улицы в Салехарде и Лабытнанги, отраслевая премия молодым ученым, специалистам и студентам в области бурения скважин, железнодорожная станция.
Напишите отзыв о статье "Бованенко, Вадим Дмитриевич"
Литература
- Портретная галерея Российского государственного Университета нефти и газа имени И. М. Губкина, 2010
- Губкинцы гордятся ими.., выпуск 14, профессор Вадим Дмитриевич Бованенко, автор Н. К. Охапкина, Москва 2015 год
Отрывок, характеризующий Бованенко, Вадим Дмитриевич
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
