Гамлет (фильм, 1907)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гамлет
Hamlet
Жанр

драма

Режиссёр

Жорж Мельес

Автор
сценария

по мотивам
Уильяма Шекспира

Кинокомпания

«Стар фильм»

Длительность

174 метра (ок. 5-8 мин.)

Страна

Франция Франция

Язык

немое кино

Год

1907

К:Фильмы 1907 года

«Гамлет» (фр. Hamlet) — немой короткометражный фильм французского режиссёра и одного из основоположников мирового кинематографа Жоржа Мельеса, снятый по мотивам одноимённой трагедии Уильяма Шекспира в 1907 году.

Роль Гамлета в этом кинофильме приписывают самому Жоржу Мельесу[1]. Однако, учитывая количество фильмов, снятых Мельесом (в особенности же то, что до сих пор не могут определиться с точным количеством этих фильмов: от 500 до 4000[2]), имена актёров многих кинолент просто не сохранились.

Считается, что «Гамлет» пришёлся уже на упадок Мельеса, так как режиссёр начинает экранизировать известные литературные произведения, что привело к потере элегантной иронии Мельеса[3]. Но несмотря на это, «Гамлет» Жоржа Мельеса является второй известной экранизацией трагедии Шекспира (после «Дуэли Гамлета» Клемана Мориса (фр. Clément Maurice) 1900 года[4]).

Напишите отзыв о статье "Гамлет (фильм, 1907)"



Примечания

  1. Липков А. [lib.ru/SHAKESPEARE/sh_ch78.txt Фильмография экранизаций «Гамлета» и «Короля Лира»] (рус.) // Шекспировские чтения, 1978 / Под ред. Аникста А.. — М: Наука, 1981.
  2. Теплиц Е. История киноискусства 1895—1928 (рус.). — М: Прогресс, 1967.
  3. Садуль Ж. [www.cinematheque.ru/threadtree/12275 Глава IV. «…Мельес ничего не изменил в своём методе, мода прошла…» (1903-1909)] (рус.) // Жорж Садуль Всеобщая история кино : В шести томах. — М: Искусство, 1958. — Т. I.
  4. «Le duel d'Hamlet» (англ.) на сайте Internet Movie Database

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гамлет (фильм, 1907)

«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.