Гардер, Эдвар

Эдвар Гардер
Личная информация
Оригинальное имя	фр. Edward Gardère
Награды и медали Фехтование Олимпийские игры Золото Лос-Анджелес 1932 командная рапира Серебро Берлин 1936 командная рапира Серебро Берлин 1936 рапира Чемпионаты мира Серебро Льеж 1930 командная рапира Серебро Варшава 1934 командная рапира Серебро Лозанна 1935 командная рапира Серебро Париж 1937 командная рапира Серебро Париж 1937 рапира Серебро Пьештяни 1938 командная рапира Серебро Пьештяни 1938 командная сабля

Эдвар Гардер (фр. Edward Gardère, 25 февраля 1909 — 24 июля 1997) — французский фехтовальщик, олимпийский чемпион, призёр чемпионатов мира, 11-кратный чемпион Франции. Брат олимпийского призёра Андре Гардера.

Биография

Эдвар Гардер родился 25 февраля 1909 года в городе Жерарме.

В 1930 году завоевал серебряную медаль Международного первенства по фехтованию в Льеже. В 1932 году стал чемпионом Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. В 1934 году стал обладателем серебряной медали Международного первенства по фехтованию в Варшаве, в 1935 году — Международного первенства по фехтованию в Лозанне. В 1936 году завоевал две серебряные медали Олимпийских игр в Берлине.

В 1937 году завоевал две серебряные медали первого официального чемпионата мира (тогда же Международная федерация фехтования задним числом признала чемпионатами мира все прошедшие ранее Международные первенства по фехтованию). В 1938 году стал серебряным призёром чемпионата мира.

В 1943 году снялся в небольшой роли в фильме «Le Colonel Chabert».

Эдвар Гардер умер 24 июля 1997 года.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ga/edward-gardere-1.html Эдвар Гардер] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Гардер, Эдвар

Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.