Гиновский, Яков Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Михайлович Гиновский
Род деятельности:

педагог

Дата рождения:

1766(1766)

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

3 апреля 1841(1841-04-03)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Яков Михайлович Гиновский (1766—1841) — русский педагог, надворный советник, составитель «Оглавления законам греко-российския церкви».



Биография

Яков Гиновский родился в 1766 году; происходил из духовного звания. Окончил курс Киевской духовной академии и в 1789 году поступил в ту же академию учителем еврейского и французского языков[1].

В 1794 году он перешёл на службу в канцелярию Священного синода Русской православной церкви, где занимал различные должности. Последние годы своей службы был секретарем этой канцелярии, дослужился до чина коллежского асессора[1].

За время службы был награждён орденом Святого Владимира 4 степени и орденом Святой Анны 3 степени[1].

3 декабря 1833 года он был уволен по прошению за преклонностью лет с чином надворного советника[1].

Яков Михайлович Гиновский составил «Оглавление законам греко-российския церкви», плод его тридцатилетних единоличных усилий по розыску и приведению в систему многоразличных постановлений по духовному ведомству, остающихся в силе. Гиновский в октябре 1826 года ходатайствовал о разрешении ему на его собственный счет напечатать в синодальной типографии первые три части (из шести) систематического оглавления собранным им узаконениям, под заглавием: «Оглавление законам греко-российския церкви». Синод 29 ноября (10 декабря) поручил синодальной канцелярии рассмотреть и поверить содержащиеся в труде Гиновского узаконения с подлинными правилами и постановлениями. По просмотре первой части синодальными секретарями её разрешено было напечатать 22—24 марта 1827 года[1].

Книга вышла в октябре 1827 году и вызвала жестокую критику митрополита Филарета (предложение Св. Синоду от 2 ноября 1827 г), указавшего между прочим на неправильность заглавия, на недостатки в соблюдении надлежащего расположения материалов и на сбивчивость понятий. Несмотря на это, Синод в 1828 года дозволил напечатать 2-ю часть «Оглавления»[1].

Появление этой книги побудило Филарета вновь представить Синоду (предложение от 2 декабря 1828 года) свои возражения против труда Гиновского. На этот раз они имели успех. Синод приостановил продажу напечатанных книг и поручил 5—17 декабря 1828 года пересмотреть труд Гиновского. Григорию, архиепископу Рязанскому, и Владимиру, епископу Курскому, и на основании их отзыва остальные три части не были разрешены к печати[1].

Несмотря на отсутствие правильно выработанной системы, сбивчивость определений и неточность терминологии, труд Гиновского по громадному собранному материалу имеет значение даже в настоящее время для всякого, кто пожелал бы ознакомиться с ходом развития русского законодательства по вопросам церковным[1].

Яков Михайлович Гиновский умер 3 апреля 1841 года на 76 году и был погребен в Санкт-Петербурге на Митрофановском кладбище.

Напишите отзыв о статье "Гиновский, Яков Михайлович"

Примечания

Литература

  • «Богословская энциклопедия», IV, 383—390;
  • «Петербургский некрополь», т. І;
  • «Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского», т. II, 196—202, 250—252.
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Гиновский, Яков Михайлович

– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.