Гунгер, Игорь Феликсович
Поделись знанием:
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
 |
В этой биографической статье об умершем человеке не указана дата смерти. Вы можете помочь проекту, добавив дату смерти в текст статьи.
|
| Игорь Феликсович Гунгер | |||
| Награды: |
| ||
|---|---|---|---|
Игорь Феликсович Гу́нгер (15 февраля 1914 — 1996) — советский звукорежиссёр документальных фильмов. Заслуженный работник культуры РСФСР (1973), лауреат Ленинской премии. Член КПСС с 1952 года[1].
Содержание
Биография
В кино с 1932 года. В 1935 году окончил Московский университет, с 1936 года — звукооператор Центральной студии документальных фильмов.
Автор ряда усовершенствований звукозаписывающей аппаратуры и технологии записи. Участвовал в оборудовании первых звуковых кинотеатров. С 1955 года работал в области стереофонической звукозаписи.
В 1980 году удостоен Ленинской премии в области литературы, искусства и архитектуры.
Член Союза кинематографистов СССР. Проживал в Москве[2].
Фильмография
- 1942 — «Киноцирк» (анимационный)
- 1942 — «Разгром немецких войск под Москвой»
- 1945 — «Крымская конференция»
- 1946 — «Венгрия»
- 1948 — «Владимир Ильич Ленин»
- 1949 — «Юность мира»
- 1951 — «Песня великих рек»
- 1953 — Великое прощание
- 1953 — «Румынская Народная Республика»
- 1956 — «Волшебное зеркало»
- 1960 — «Наш друг Индонезия»
- 1965 — «Вальс свободы»
- 1966 — «Подвиг»
- 1967 — «Октябрьская революция»
- 1968 — «За вашу и нашу свободу»
- 1971 — «От съезда к съезду»
- 1974 — «СССР — США: диалог во имя мира» (с В. А. Котовым)
- 1975 — «Рассвет над Португалией»
- 1978 — «Родословная подвига»
- 1978 — «Свет Октября»
- 1979 — «Великая Отечественная»
- 1996 — «Три метро. Paris Москва New-York»[3]
Напишите отзыв о статье "Гунгер, Игорь Феликсович"
Примечания
- ↑ [istoriya-kino.ru/kinematograf/item/f00/s00/e0000780/index.shtml ГУНГЕР Игорь Феликсович] Кино: Энциклопедический словарь/Гл. ред. С. И. Юткевич; Редкол.: Ю. С. Афанасьев, В. Е. Баскаков, И. В. Вайсфельд и др.- М.: Сов. энциклопедия, 1987.- 640 с., 96 л. ил.
- ↑ Справочник Союза кинематографистов СССР 1981 года (сост. Г. Мирнова) // М., БПСК, Московская типография № 6
- ↑ [www.kinoglaz.fr/u_fiche_film.php?num=5742 Three Subways]
Ссылки
- [persons-info.com/persons/GUNGER_Igor_Feliksovich/54159 ГУНГЕР Игорь Феликсович]
- [kin9.ru/index-702.php ГУНГЕР Игорь Феликсович]
- [iremember.ru/memoirs/svyazisti/milkin-iosif-efimovich/ Милькин Иосиф Ефимович Почему Гунгер перестал давать полезные советы]
Отрывок, характеризующий Гунгер, Игорь Феликсович
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
