Длинный разгибатель большого пальца

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Длинный разгибатель большого пальца

Мышцы голени
Латинское название

Musculus extensor hallucis longus

Начало

средняя и нижняя трети малоберцовой кости

Прикрепление

дистальная фаланга большого пальца стопы

Кровоснабжение

a. tibialis anterior

Иннервация

n. peroneus profundus (LIV—SI)

Функция

разгибает большой палец стопы

Каталоги

[www.bartleby.com/cgi-bin/texis/webinator/sitesearch?FILTER=col107&query=129#p481&x=0&y=0 Gray]?

Длинный разгибатель большого пальца (лат. Musculus extensor hallucis longus) — мышца голени передней группы.

Залегает между передней большеберцовой мышцей (лат. M. tibialis anterior) и длинным разгибателем пальцев (лат. M. extensor digitorum). Верхние две трети длинного разгибателя пальца покрыты указанными мышцами[1].

Мышца берёт начало от медиальной поверхности средней и нижней третей малоберцовой кости и межкостной перепонки голени и, направляясь вниз, переходит в узкое длинное сухожилие, которое по среднему каналу проходит под лат. retinaculum mm. extensorum inferius к большому пальцу стопы. Оно прикрепляется к дистальной фаланге. Часть его пучков срастается с основанием проксимальной фаланги[1].



Функция

Разгибает большой палец, стопу, приподнимая её передний край. При фиксированной стопе вместе с другими передними мышцами наклоняет вперёд голень[2].

Напишите отзыв о статье "Длинный разгибатель большого пальца"

Примечания

  1. 1 2 Р. Д. Синельников, Я. Р. Синельников. Мышцы голени // Атлас анатомии человека. — 2-е. — М.:: Медицина, 1996. — Т. 1. — С. 303. — 344 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-225-02721-0.
  2. М. Г. Привес, Н. К. Лысенков, В. И. Бушкович. Мышцы голени // Анатомия человека. — 11-е издание. — СПб.:: Гиппократ, 1998. — С. 213—214. — 704 с. — ISBN 5-8232-0192-3.


Отрывок, характеризующий Длинный разгибатель большого пальца

– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.