Друшаут, Мартин
Поделись знанием:
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
Мартин Друшаут (англ. Martin Droeshout) (род. в апреле 1601 в Лондоне — ум. в 1650) — английский гравёр фламандской школы.
Самой известной его работой, принесшей ему всемирную славу, является титульный портрет Уильяма Шекспира для Первого Фолио 1623 г. Кроме портретов (например, Джона Фокса, Джона Ховсона и Джоржда Вильерса, 1-й герцога Бекингема) Друшаут также делал гравюры на аллегорические, мифические и сатирические темы. В период с 1632 (к этому году относится последняя известная гравюра, подписанная его именем в Англии) по 1635 (его первая гравюра в Испании) Мартин Друшаут переезжает в Мадрид, где он изменил свою фамилию на английский манер на Друсвуд (англ. Droeswood) (то есть дат. «hout» — «дерево» заменил на «wood»).
Напишите отзыв о статье "Друшаут, Мартин"
Отрывок, характеризующий Друшаут, Мартин
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
