Дэвенпорт, Гарри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гарри Дэвенпорт
Профессия:

актёр

Гарри Дэвенпорт (англ. Harold George Bryant Davenport; 19 января, 1866 — 9 августа 1949) — американский актёр театра и кино, который работал в шоу—бизнесе с шести лет до смерти. После долгой и плодовитой бродвейской карьеры, он приехал в Голливуд в 1930—е годы и появился в фильмах, включая «Унесенные ветром» (1939), где сыграл доктора Мида. Специализировался на исполнении ролей стариков, судей, врачей и министров. Бетт Дейвис назвала Давенпорта «без сомнения, величайшим характерным актером всех времён.»[1][2]





Ранняя жизнь

Давенпорт родился в Кантоне, штат Пенсильвания, где его семья жила во время каникул. Вырос в Филадельфии. Гарри происходил из длинного ряда актеров сцены; отец, знаменитый трагик Эдвард Лумис Дэвенпорт, мать, Фанни Вининг, английская актриса, потомок знаменитого ирландского театрального актёра 18-го века Джека Джонсона. Его сестра — актриса Фанни Дэвенпорт. Дебютировал на сцене в возрасте пяти лет в пьесе «Дэймоном и Пифия». Гарии Дэвенпорт сделал свой ​​бродвейский дебют в 1894 году и появился в многочисленных спектаклях.

Кинокарьера

Гарри Дэвенпорт был одним из самых известных и наиболее загруженных «стариков» в голливудских фильмах в 1930—х и 1940—х годов. Он начал свою карьеру в кино в возрасте 48 лет. Его дебют состоялся в немом фильме 1914 года «Слишком много мужей». Позднее в том же году он снялся в фильме «Fogg’s Millions» совместно с Роуз Тепли в главной роли.

Гарри Дэвенпорт появился в трех фильмах, которые получили премию Оскар за «Лучший фильм»: «Жизнь Эмиля Золя» (1937), «С собой не унесёшь» (1938), «Унесенные ветром» (1939). Среди других его заметных ролей: «Невеста наложенным платежом» (1942), Людовик XI в «Горбун из Нотр—Дама» (1939). Он также сыграл второстепенную роль в триллере Альфреда Хичкока «Иностранный корреспондент» (1940), вестерне Уильяма Уэллмана «Случай в Окс-Боу» (1942) и в «Kings Row» (1943) с участием Рональда Рейгана. Дэвенпорт также сыграл деда Джуди Гарланд в классическом фильме Винсента Минелли «Встреть меня в Сент-Луисе» (1944) и дядю Мирнэ Лой и Ширли Темпл в «Холостяк и девчонка» (1947). Его последний фильм «Стремясь высоко» (1950) вышел на экраны после смерти актёра.

Гарри Дэвенпорт снялся в более чем 160 фильмах.

Личная жизнь

В 1893 году женился на Элис Дэвенпорт. У них была одна дочь, Дороти Дэвенпорт, которая также стала актрисой. После развода с Элис в 1896 году, он в том же году женился на актрисе Филлис Рэнкин. У них было трое детей, которые стали актёрами: Нэд Дэвенпорт, Энн Дэвенпорт и Кейт Дэвенпорт. Гарри также усыновил сына Филлис Рэнкин Артура (отец Артура Ранкина (младшего)).

После смерти Филлис, Дэвенпорт переехал в Лос—Анджелес и жил со своими взрослыми детьми. Он умер от внезапного сердечного приступа в возрасте 83 лет, через час после того, как провёл переговоры со своим агентом Уолтером Герсбруном о съемках нового фильма. В некрологе отмечалось, что «седовласый актёр имел одну из самых продолжительных карьер в истории американского кино»[3].

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Дэвенпорт, Гарри"

Примечания

  1. Aurora [aurorasginjoint.com/2013/11/10/harry-davenport-what-a-character/ Harry Davenport, What a Character!]. Blog at Worldpress.com (November 10, 2013). Проверено 12 августа 2015.
  2. [www.joycetice.com/photos/hdavenport.htm Harry Davenport of Canton, Actor]
  3. [news.google.com/newspapers?id=oXpOAAAAIBAJ&sjid=JgAEAAAAIBAJ&pg=5373,6556423&dq=harry+davenport&hl=en Harry Davenport]. Toledo Blade (August 10, 1949). Проверено 12 августа 2015.

Отрывок, характеризующий Дэвенпорт, Гарри

– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.