Каломель
| Каломель | |
|---|---|
| |
| Формула | Hg2Cl2 |
| Физические свойства | |
| Цвет | Белый, жёлто-серый, серый, коричневый |
| Цвет черты | Бледно-жёлтая |
| Блеск | Алмазный |
| Прозрачность | Просвечивающий |
| Твёрдость | 1,5 — 2 |
| Плотность | 6,4 — 6,5 г/см³ |
| Сингония | Тетрагональная сингония |
| </div></div> | |
Ка́ломель (от др.-греч. καλός — красивый и μέλας — чёрный) Hg2Cl2 — редкий минерал из класса галогенидов, хлорид ртути(I).
Свойства
Кристаллизуется в тетрагональной сингонии, дитетрагонально-дипирамидальный класс симметрии. Блеск алмазный; твёрдость по минералогической шкале 1,5. Характеризуется очень высоким двупреломлением. Кристаллы редки и мелки, обычно представляет собой землистые массы или белый порошок. Без вкуса и запаха, нерастворим в воде, спирте и органических растворителях. При действии аммиака чернеет (отсюда название). Почернение происходит вследствие выделения мелкодисперсной ртути.
Плотность 7160 кг/м3, испаряется без плавления; температура возгонки 383,7 °C; очень слабо растворим в воде.
Нахождение в природе
Вторичный, образуется в зоне окисления ртутных месторождений.
Применение
Каломель применяют для изготовления каломельных электродов, как катализатор органических реакций; ранее использовалась в медицине — как противомикробное средство, применяемое наружно в виде мази при заболеваниях роговицы, бленнорее, а также для предохранения от венерических заболеваний (местно). Иногда принимали внутрь как желчегонное средство. В настоящее время в медицине практически вытеснен более современными препаратами.
Применялась в XIX веке. Попадая в кишечный тракт, распадается на опасные для здоровья вещества[1]
См. также
Напишите отзыв о статье "Каломель"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?id=oIalV1qwLsoC&lpg=PP1&pg=PA271#v=onepage&q&f=false Braxton Bragg and Confederate defeat]
Ссылки
- [www.webmineral.com/data/Calomel.shtml Каломель в базе webmineral.com] (англ.)
|
Это заготовка статьи о минерале или минералогии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Каломель
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
