Картины по русской истории

Картины по русской истории
Обложка выпуска № 41
Автор:	Под общей редакцией и с объяснительным текстом С.А. Князькова
Жанр:	школьное пособие
Язык оригинала:	русский
Оформление:	С.В. Иванов, А.М. Васнецов, В.М. Васнецов, Б.М. Кустодиев, А.Н. Бенуа, Д.Н. Кардовский, Е.Е. Лансере, В.А. Серов, М.В. Добужинский, В.Я. Чемберс.
Издатель:	Москва, Гроссман и Кнебель
Выпуск:	1908—1913

«Картины по русской истории» (1908—1913), издание И. Н. Кнебеля — серия из 50 выпусков брошюр в жанре школьного пособия с иллюстрациями, оригиналы для которых выполнили художники Серебряного века. Под общей редакцией и с объяснительным текстом С. А. Князькова. Тираж 3500, размер репродукций 66х88 см.

История

Замысел издания возник у Кнебеля после того, как в в 1902 году в Лейпциге была опубликована серия культурно-исторических картин для школьного преподавания немецкого историка культуры А. Лемана. В России изданию предшествовали две аналогичные работы — «Атлас картин по русской истории» под редакцией С. А. Князькова и «Русская история в картинах» под редакцией С. П. Моравского. Однако, по мнению Кнебеля, они отличались средним художественным исполнением и полиграфическим качеством, а также маленьким размером репродукций, что было неудобно для школьников.

• Landowner's morning by A.Benois (1912) pages.jpg

  1-й разворот выпуска №41

• Landowner's morning by A.Benois (1912) pages2.jpg

  1-я страница пояснительного текста

• Landowner's morning by A.Benois (1912).jpg

  Цветная открытка по оригиналу иллюстрации для выпуска № 41

Сопроводительный текст: На картине перед нами одна из частых и обычных сцен из жизни крепостной России самого конца XVIII и начала XIX вв. Крестьяне приносят барину оброк, все то изделие, которое крепостные должны были доставлять барину в количестве и размерах, барином назначаемых. Тогдашние помещики средней руки любили сами принимать эту дань своих подвластных. Принесших оброк звали на крыльцо барского дома. В проавом углу картины сидит барин, возле него казачек раскуривает барскую трубку с душистым жуковским табаком. Добыв огонь по-старому — при помощи огня и трута — казачок должен был раздувать крошечный уголек до тех пор, пока не начнет дымиться табак. Но это не все любили — уголек, говорят, сообщал табаку дурной, горелый вкус; чтобы избежать этого, казачок должен был сначала… (и т. д.).

Историк и педагог Князьков, Сергей Александрович (1873—1920) был приглашен Кнебелем для составления плана, редактирования, написания пояснительного текста к «Картинам по русской истории». Князьков отобрал 50 сюжетов, отражавших характерные моменты истории России. Они, по обычаям тогдашней периодизации, делились на 4 эпохи:

1. Киевская Русь
2. Суздальская Русь
3. Московская Русь
4. Всероссийская Русь

Главной особенностью издания было привлечение для создания картин лучших художников своего времени. Первые 3 периода были отданы преимущественно московским художникам (С. В. Иванов, братья Васнецовы, Кустодиев), а последний — петербуржцам (Бенуа, Кардовский, Лансере, Добужинский, Чемберс).

«Заслуга Кнебеля как издателя заключается в том, что он сумел поместить заказ на печать репродукций в первоклассную европейскую литографию, которая смогла максимально приблизить репродукции к подлинникам. Кстати, размер репродукций (66х88 см) почти соответствовал размеру оригиналов, то есть они были удобны для классных занятий. Русская педагогическая критика начала века высоко оценила новое школьное пособие. К каждой исторической картине прилагалась брошюра с объяснительным текстом С. А. Князькова, которая служила хорошим подспорьем для преподавателей истории. В многочисленных рецензиях не раз отмечалось, что красочные репродукции с исторических картин привлекали внимание преподавателей и учащихся не только сюжетом, но и своей художественной стороной. Последнее обстоятельство сыграло заметную роль в том, что „Картины по русской истории“, выпущенные тиражом 3 500 экземпляров, приобретались не только учебными заведениями, но и частными лицами. Владельцы картин нередко вставляли их в рамы и вешали в кабинете или в гостиной».

Полный комплект выпусков есть только в одном месте — в отделе изобразительного искусства Государственного Исторического музея.

Переиздания

Вскоре, в связи с успехом первоначальной серии, 30 картин было переиздано в виде открыток.

В 1930-е годы в ОГИЗе был переиздан ряд наиболее популярных сюжетов в формате школьного пособия. В 1940 году Наркомпрос СССР и Главучтехпром выпустили альбом картин «История СССР», базировавшийся на «Картинах по русской истории», но существенно дополненный в сравнении с ним.

В 1989 московским издательством «Изобразительное искусство» был выпущен набор открыток «Картины по русской истории из издания И. Кнебеля, Москва 1908—1913» тиражом 100 000 экз.

В 1993 году московским издательством «Юный художник» была предпринята попытка издания серии в формате школьного пособия. С 1993 по 1995 год были выпущены вводная часть и 23 буклета, последний — тиражом 15 000 экз.

Художники

• Бенуа, Александр Николаевич — 7 сюжетов
• Билибин, Иван Яковлевич — 1
• Васнецов, Аполлинарий Михайлович — 6
• Васнецов, Виктор Михайлович — 1
• Добужинский, Мстислав Валерианович — 3
• Иванов, Сергей Васильевич — 18
• Кардовский, Дмитрий Николаевич — 7
• Кустодиев, Борис Михайлович — 3
• Лансере, Евгений Евгеньевич — 2
• Серов, Валентин Александрович — 1
• Чемберс, Владимир Яковлевич — 1

Оригиналы иллюстраций в ГТГ, ГРМ, а также в Одессе, Симферополе, Ереване, Минске, Перми, Нижнем Новгороде, Переяславле-Залесском и в музеях других городов; а также в коллекции семьи Кнабеля.

Список выпусков

• № 01: С. В. Иванов. «Жилье восточных славян» — 1912. Оригинал — картон, масло. 58.5 x 83 см.
• № 02: С. В. Иванов. «Торг в стране восточных славян» — 1912. Оригинал — 59,3х82, картон, масло — Севастопольский художественный музей им. М. П. Крошицкого.
• № 03: В. М. Васнецов. «Варяги» — 1912
• № 04: С. В. Иванов. «Христианство и язычество» — 1912
• № 05: И. Я. Билибин. «Суд во времена Русской Правды» — 1909
• № 06: А. М. Васнецов. «Вече» — 1909
• № 07: С. В. Иванов. «Съезд князей» — 1912. Оригинал — холст, масло, 65 х 91 см. Костромской областной музей изобразительного искусства.
• № 08: А. М. Васнецов. «Новгородский торг» — 1909
• № 09: С. В. Иванов. «Баскаки» — 1909
• № 10: А. М. Васнецов. «Двор удельного князя». (XIII—XIV вв.) — 1908
• № 11: С. В. Иванов. «Великий государь, царь и самодержец всея Руси» — 1908
• № 12: С. В. Иванов. «Святейший патриарх Московский и всея Руси» — 1909
• № 13: С. В. Иванов. «Боярская дума. (XVI—XVII вв.)» — 1908
• № 14: С. В. Иванов. «Земский собор (XVII в.)» — 1908
• № 15: С. В. Иванов. «В приказе московских времен» — 1908
• № 16: С. В. Иванов. «Суд в Московском государстве» — 1909
• № 17: С. В. Иванов. «Приезд воеводы» — 1909. Оригинал — холст, масло
• № 18: С. В. Иванов. «Смотр служивых людей. (XVI—XVII вв.)» — 1908
• № 19: С. В. Иванов. «На сторожевой границе Московского государства» — 1909. Оригинал — картон, масло. 60 x 82 см. Местонахождение неизвестно. Копия хранится в Центральном пограничном музее ФСБ России.
• № 20: С. В. Иванов. «Стрельцы» — 1908
• № 21: С. В. Иванов. «Юрьев день» — 1909. Оригинал — картон, масло. 60 x 82 см.
• № 22: А. М. Васнецов. «Площадь в городе московских времен» — 1909.
• № 23: А. М. Васнецов. «Монастырь в Московской Руси. (XIII—XVII вв.)» — 1908
• № 24: Б. М. Кустодиев.«Школа в Московской Руси» — 1908
• № 25: А. М. Васнецов. «В горнице древнерусского дома московских времен (XVI—XVII вв.)» - 1908
• № 26: С. В. Иванов. «В смутное время» — 1909. Оригинал — картон, масло. 60 x 82 см
• № 27: С. В. Иванов. «Во времена раскола» — 1909
• № 28: А. Н. Бенуа. «В Немецкой слободе» — 1912. Оригинал — частное собрание
• № 29: Д. Н. Кардовский. «Солдаты Петра Великого». 1908
• № 30: Е. Е. Лансере. «Флот Петра Великого» — 1912
• № 31: Д. Н. Кардовский. «Заседание Сената петровских времен» — 1908
• № 32: А. Н. Бенуа. «Петербург при Петре Великом» — 1912
• № 33: Д. Н. Кардовский. «Смотр новиков» — 1912
• № 34: А. Н. Бенуа. «В Летнем саду при Петре Великом» — 1913
• № 35: В. А. Серов. «Петр Великий». — 1909. Оригинал — ГТГ
• № 36: Д. Н. Кардовский. «Императрица Анна и её двор (1730—1740 гг.)» — 1908
• № 37: Е. Е. Лансере. «Цесаревна Елизавета в Преображенских казармах» — 1913
• № 38: А. Н. Бенуа. «Выход императрицы Екатерины II» — 1912
• № 39: А. Н. Бенуа. «Лагерь екатерининских солдат» — 1912
• № 40: В. Я. Чемберс. «Дворянское собрание в екатерининские времена» — 1913
• № 41: А. Н. Бенуа. «Утро помещика. (Конец XVIII и начало XIX вв.)» — 1912
• № 42: А. Н. Бенуа. «Вахтпарад при императоре Павле I» — 1908
• № 43: Д. Н. Кардовский. «Москва в сентябре 1812 года» — 1913
• № 44: М. В. Добужинский. «Военные поселения [Александровской эпохи]» — 1913
• № 45: Д. Н. Кардовский. «Оборона Севастополя» — 1912
• № 46: М. В. Добужинский. «Учение солдат в николаевское время» — 1913
• № 47: М. В. Добужинский. «Город в николаевское время» — 1908
• № 48: Д. Н. Кардовский. «Бал в Москве 20-х годов» — 1913
• № 49: Б. М. Кустодиев. «В московской гостиной в 40-х годах» — 1913
• № 50: Б. М. Кустодиев. «Освобождение крестьян» — 1908. Оригинал — музей Нижнего Новгорода

См. также

• Наполеон в России (Верещагин)

Ссылки

• [www.sinopa.ee/rusobraz/kartinki/one.html Ряд сюжетов с современным сопроводительным текстом]

Отрывок, характеризующий Картины по русской истории

Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами: