Керимов, Гасым Мамедович

Гасым Мамедович Керимов

Гасы́м Маме́дович (Гасым Мамед оглы) Кери́мов (1930 г. р., Кировабад (ныне Гянджа), Азербайджан) — советский и российский исламовед. Доктор исторических наук, профессор. Один из авторов «Атеистического словаря».

Биография

Родился в 1930 году в гор.Кировобад Азербайджанской ССР (ныне г.Гянджа) в многодетной семье. Потомок семьи богословов, дед Керимова, Хаджи Шейх аль-Керам, захоронен в Медине. В 1948 г. поступил в Азербайджанский государственный университет на восточный и филологический факультеты, где изучал арабский, персидский, а также английский языки. По окончании университета был призван на срочную воинскую службу военным переводчиком, отслужил пять лет вместо положенных двух.

В 1960 г. становится аспирантом Института народов Азии АН СССР в Москве. Здесь под руководством крупного советского учёного Е. А. Беляева определяется основная область его исследований — исламоведение. Предметом своей кандидатской диссертации он, по совету Е. А. Беляева, избрал суфизм — мистико-аскетическое направление в исламе. В составе группы молодых ученых был командирован в Египет для усовершенствования в арабском языке и сбора материалов для диссертации. Учитывая специфику научных интересов Гасыма Мамедовича, Министерство высшего образования Египта направило его на стажировку в богословский университет Аль-Азхар, где он в течение двух лет слушал лекции и вёл исследования.

В 1964 г. успешно защитил диссертацию на тему «Суфизм в ортодоксальном исламе и отношение к нему аль-Газали» — первое в отечественном религиоведении исследование, посвящённое этому направлению в исламе, выполненное на основе уникальных документов богословско-философской мысли средневекового ислама и трудов авторитетных мусульманских теологов XIX–XX вв. Правда, опубликовано оно было тиражом всего 850 экз. лишь спустя пять лет, к тому же не в Москве, а в Баку (в свободную продажу книга не поступила, разойдясь в основном по библиотекам и попав в руки тех, кто за ней настойчиво охотился).

Возвратившись в Баку по окончании аспирантуры, Г.М. Керимов до конца 1967 г. работает в Институте народов Ближнего и Среднего Востока АН Азербайджанской ССР. Затем был приглашён в Москву в Институт научного атеизма АОН при ЦК КПСС.

В конце 1967 г. он был приглашён в Москву для работы в Институте научного атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС, в котором все последующие 25 лет работы пользовался широкой творческой самостоятельностью и его научные интересы находили понимание и поддержку. За это время им были опубликованы, кроме книги «Аль-Газали и суфизм» (1969), фундаментальный труд «Шариат и его социальная сущность» (1978), а также монографии «Влияние ислама на общественно-политическую жизни народов Ближнего и Среднего Востока (1982), «Учение ислама о государстве и политике» (1986), а также более сотни научных статей.

В 1980 г. Г. М. Керимов защитил докторскую диссертацию по теме «Шариат и его социальная сущность». В связи с отсутствием в диссертационном совете в Академии специалистов по исламу защита состоялась в Институте востоковедения АН СССР – там же, где 16 лет назад он защитил свою кандидатскую работу.

В 70—80-е гг. научный авторитет Гасыма Мамедовича в стране вырос чрезвычайно высоко: его приглашают для чтения лекций в университеты, на научные мероприятия, проводимые академическими институтами союзных республик, научно-практические конференции, организуемые обществом «Знание», к нему обращаются за консультацией партийные работники. Он пользуется признанием в научных и религиозных кругах за рубежом, являясь участником различного рода мероприятий, проводимых исследовательскими центрами Великобритании, Франции, США, Индии, Пакистана, Ирана и др. стран; он выступает в качестве эксперта по вопросам ислама в СССР и сотрудничает на постоянной основе с ЮНЕСКО, Центром изучения религии и культуры народов Советского Союза и Средней Азии (имеется в виду Центральная Азия – ред.) в Голландии, Центром изучения Оттоманской империи и истории мусульман – выходцев из Андалузии в Тунисе. Многие годы руководил университетом исламской культуры при мечети «Ядран» в Центре традиционных религий в Отрадном.

Работал при ЦК КПСС в Академии общественных наук (в настоящее время это Российская академия государственной службы при Президенте РФ). Защита докторской диссертации на тему «Шариат и его социальная сущность» прошла в 1979 году. В московском издательстве «Восточная литература» его диссертация была издана как одноименная книга (1978 год).

По сообщению В.Садура, эта книга является единственным советским изданием, повествующим об исламе непредвзято и объективно, чем и были вызван интерес к ней и ее большая популярность.

Более 20 лет занимается преподаванием в МГУ на кафедре религиоведения философского факультета, им проводятся лекции по собственным материалам «Ислам в контексте мировой культуры» в форме специального курса. Как оценивает В. Садур, в последнем десятилетии XX века только Керимов был мусульманином, соблюдающим шариат, имеющим ученую степень.

По словам В. Садура, определяющим Керимова, Керимов не сводит к обычному европейскому праву шариат, так как имеет в нем (шариате) глубокие познания. Керимовым были опубликованы более 300 научных трудов и статей на следующих языках: русском, персидском, турецком, арабском, английском, азербайджанском и болгарском. Издавался в таких странах, как Великобритания, Франция, Иран, Тунис и других. Выделяются из его произведений «Шариат и его социальная сущность» (Москва, 1978 год), «Аль-Газали в суфизме» (Баку, 1969 год), «Учение о государстве и политике», «Ислам — закон жизни» (Москва, 1999 год) «Влияние ислама на Ближнем и Среднем Востоке», «Шариат — закон жизни мусульман. Ответы шариата на проблемы современности» (Санкт-Петербург, 2007 год).

В конце 90-х — начале 2000-х гг. профессор Керимов Г. М. занимался исследованием роли ислама в современных мировых общественно-политических процессах, места исламской культуры в евразийской цивилизации, экологических аспектов мусульманской теологии и др. Он также продолжал интенсивно заниматься научно-исследовательской работой. В частности, расширил и существенно переработал главы монографии о шариате, дополнив её разделами, не принятыми в советские годы по идеологическим соображениям к публикации.

Сотрудничал с ЮНЕСКО. Автор около 400 работ.

Скончался 18 мая 2016 года в Москве. Похоронен в гор. Гянджа (Азербайджан).

Ссылки

• [www.religion.rane.ru/sites/default/files/2010_2.pdf]

Отрывок, характеризующий Керимов, Гасым Мамедович

– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»