Курантовский институт математических наук

Курантовский институт математических наук (англ. The Courant Institute of Mathematical Sciences, CIMS) — независимое подразделение Нью-Йоркского университета, основанное в 1935 году. Считается одним из ведущих образовательных и научно-исследовательских центров в мире.

Институт специализируется на прикладной математике, математическом анализе и компьютерных вычислениях для решения научных задач. На уравнениях в частных производных и их прикладном применении. В области научных вычислений, уделяется внимание теории, языкам программирования, компьютерной графике и параллельным вычислениям. Сильной стороной института также является геометрия.

Институт активно сотрудничал и сотрудничает с корпорациями IBM и Microsoft (Microsoft Research).

История

Время основания института приходится на середину 1930-х годов, когда приглашённому из Германии профессору Рихарду Куранту было поручено основать кафедру математики при Нью-Йоркской высшей школе искусств и наук. Курант привлёк для работы некоторых своих учеников и молодых коллег из Германии. Среди них были такие крупные математики как Курт Отто Фридрихс, Джеймс Джонстон Стокер, Фриц Джон. До 1946 года, помимо чисто математических исследований и преподавания, на кафедре велась работа по проблемам применения математики в области военного дела.

В 1946 году кафедра была преобразована в «Институт математики и механики», который «вскоре стал одним из крупнейших в мире центров математических исследований и математического образования». Применительно к этому периоду стоит отметить работу профессора Морриса Кляйна над математическими аспектами распространения электромагнитных волн и создание подразделения по исследованию электромагнетизма (англ. Institute’s Division of Wave Propagation and Applied Mathematics).

В 1952 году институт был переименован в Институт математических наук. В этом же году при институте был организован крупный центр вычислительной и прикладной математики, где Комиссия Соединённых штатов по атомной энергетике установила один из первых в Нью-Йоркском университете компьютер, лучший по тем временам. Это привело к созданию Курантовской лаборатории математики и компьютерных вычислений. В 1954 году был образован отдел магнитной гидродинамики; в 1978 году — отдел вычислительной гидродинамики.

Курантовским институт стал называться в честь своего основателя с 1958 года — после ухода Рихарда Куранта в связи с возрастом и в соответствии с законами США с поста официального директора.

В марте 1965 года Курантовский институт переехал в новое огромное четырнадцатиэтажное здание на Мерсер-стрит, недалеко от площади Вашингтона. В 1965 году Курантовский институт имел в своем составе 346 учёных-исследователей, администраторов и служащих, из них около 100 учёных со степенью доктора, а также более 600 студентов старших курсов — математиков (graduate students) и аспирантов, проходящих обучение при Институте. В первые годы своего существования Математический институт был расположен в чердачном помещении, где ранее находилась шляпная фабрика.

Директора института

• Рихард Курант (1935—1958)
• Джеймс Дж. Стокер (1958—1966)
• Курт O. Фридрихс (1966—1967)
• Юрген Мозер (1967—1970)
• Луис Найренберг (1970—1972)
• Питер Лакс (1972—1980)
• С. Р. Шриниваса Варадха (1980—1984)
• Кэтлин Синг Моравец (1984—1988)
• Генри МакКин (1988—1994)
• Дэвид В. Маклафлин (1994—2002)
• Чарльз М. Ньюман (2002—2006)
• Лэсли Грингард (2006—2011)
• Жерар Бен Ару (2011 — наст. время)

Литература

• Курант, Р. Что такое математика? Изд. 3-е, испр. и доп. / Р. Курант, Г. Роббинс. — М.: МЦНМО, 2001. — 586 с.

Отрывок, характеризующий Курантовский институт математических наук

– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?