Генойс, Карста

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кюн, Карста»)
Перейти к: навигация, поиск
Карста Генойс
Личная информация
Гражданство

Германия Германия

Специализация

байдарка, 500 м

Клуб

СК «Айнхайт Дрезден»

Дата рождения

30 ноября 1959(1959-11-30) (64 года)

Место рождения

Дрезден, ГДР

Рост

169 см

Вес

64 кг

Ка́рста Ге́нойс-Кюн (нем. Carsta Genäuß-Kühn; род. 30 ноября 1959, Дрезден) — немецкая гребчиха-байдарочница, выступала за сборную ГДР в конце 1970-х — середине 1980-х годов. Чемпионка летних Олимпийских игр в Москве, семикратная чемпионка мира, чемпионка международного турнира «Дружба-84», многократная победительница регат национального значения.



Биография

Карста Генойс родилась 30 ноября 1959 года в Дрездене. Активно заниматься греблей начала в раннем детстве, проходила подготовку в местном дрезденском спортивном клубе «Айнхайт» под руководством тренера Рольфа Цайдлера. На юниорских соревнованиях заявляла о себе уже в 1975 и 1977 годах, побеждая в том числе на юношеских чемпионатах Европы.

Первого серьёзного успеха на взрослом международном уровне добилась в 1978 году, когда побывала на чемпионате мира в югославском Белграде, откуда привезла награду золотого достоинства, выигранную в зачёте четырёхместных байдарок на дистанции 500 метров. Благодаря череде удачных выступлений удостоилась права защищать честь страны на летних Олимпийских играх 1980 года в Москве — вместе с напарницей Мартиной Бишоф обогнала всех соперниц в полукилометровой гонке и завоевала тем самым золотую олимпийскую медаль.

Вскоре после московской Олимпиады Генойс вышла замуж и на дальнейших соревнованиях выступала под фамилией Кюн. В 1981 году она выступила на чемпионате мира в английском Ноттингеме и выиграла сразу две золотые медали в двух дисциплинах: в пятисотметровых гонках двухместных и четырёхместных байдарок. Два года спустя повторила это достижение на мировом первенстве в финском Тампере, ещё через два года добилась того же результата на аналогичных соревнованиях в бельгийском Мехелене, став таким образом семикратной чемпионкой мира.

Как член сборной в 1984 году должна была участвовать в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе, однако страны социалистического лагеря по политическим причинам бойкотировали эти соревнования, и вместо этого она выступила на альтернативном турнире «Дружба-84» в Восточном Берлине, где тоже имела успех, в частности в паре с легендарной Биргит Фишер стала чемпионкой в полукилометровой гонке двоек, а в четвёрках получила серебряную медаль, пропустив вперёд лишь команду СССР.

За выдающиеся спортивные достижения награждена золотым и серебряным орденами «За заслуги перед Отечеством» (1980, 1984). Завершив спортивную карьеру, перешла на тренерскую работу, работала тренером по гребле на байдарках и каноэ в своём родном спортивном клубе в Дрездене. Позже была реставратором Государственного управления археологии Саксонии. В настоящее время в разводе[1].

Напишите отзыв о статье "Генойс, Карста"

Примечания

  1. Volker Kluge: Lexikon Sportler in der DDR. Verlag Neues Leben, Berlin 2009 ISBN 978-3-355-01759-6

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ge/carsta-genauss-1.html Карста Генойс] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
  • [web.archive.org/web/20100105013709/www.canoeicf.com/site/canoeint/if/downloads/result/Pages%201-41%20from%20Medal%20Winners%20ICF%20updated%202007-2.pdf?MenuID=Results%2F1107%2F0%2CMedal_winners_since_1936%2F1510%2F0 Списки чемпионов и призёров по гребле на байдарках и каноэ (1936—2007)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Генойс, Карста

– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.