Лабудалинь

Городской посёлок Лабудалинь кит. 拉布大林街道办事处 Страна КитайКитай Автономный район (КНР) Внутренняя МонголияВнутренняя Монголия Городской округ (КНР) Хулун-Буир Городской уезд (КНР) Аргунь-Юци Координаты 50°14′27″ с. ш. 120°10′14″ в. д.50.241083° с. ш. 120.170750° в. д. / 50.241083; 120.170750    Основан 1895 Первое упоминание 1900 Прежние названия Лабдарин, Синьчэн Официальный язык китайский Население 35 994 человек (2006) Показать/скрыть карты

К:Населённые пункты, основанные в 1895 году

Лабудалинь (в старом произношении — Лабдарин, кит. 拉布大林街道办事处 — Labu dalin) — административный центр городского уезда Аргунь-Юци в автономном районе Внутренняя Монголия (КНР) с численностью населения 35 994 человека (2006). Уезд находится на правом (юго-восточном) берегу реки Аргунь, по которой проходит государственная граница между Китаем и Россией. С российской стороны с уездом граничит Забайкальский край.

История

На месте первых заимок, основанных Каргиным, Косяковым и братьями Кустовыми в 1895—1900-х годы, постепенно выросла деревня. Именно в неё из Щучьей перенёс свою резиденцию даотай . Кроме сбора налогов никакой другой деятельностью китайцы не занимались.

В 1932 году, с приходом в Манчьжурию японцев, резиденция даотая была ликвидирована, а в 1955—1956 годы из этих мест выселили русское население. На их место стали приезжать большие партии китайцев из центральных районов Маньчжурии и Китая.

Часть рождённых от смешанных русско-китайских браков осталась на постоянное проживание. Таких порядка 8 тысяч человек, из которых 2500 крещёные в православной вере.

В 2000 году в бывшем Лабдарине был построен православный храм. Его можно рассматривать как символический памятник русскому Трёхречью.

30 августа 2009 года православный храм был освящён в честь святителя Иннокентия Иркутского. Освящение совершил китайский православный священник Михаил Ван из Шанхая в сослужении настоятеля прихода святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Гонконге протоиерея Дионисия Поздняева.

Сегодня на территории уезда располагаются два пункта пересечения границы с Россией.

Отрывок, характеризующий Лабудалинь

– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.