Мазанов, Виктор Георгиевич

Виктор Мазанов
Личная информация
Полное имя	Виктор Георгиевич Мазанов
Гражданство	СССР
Клуб	Буревестник (Москва)
Дата рождения	8 марта 1947(1947-03-08) (77 лет)
Место рождения	Москва, СССР
Рост	190 см
Вес	82 кг
Награды и медали Олимпийские игры Серебро Мехико 1968 эстафета 4×100 м в/с Бронза Мехико 1968 комб. эстафета 4×100 м Серебро Мюнхен 1972 эстафета 4×100 м в/с Бронза Мюнхен 1972 эстафета 4×200 м в/с Чемпионаты Европы Золото Утрехт 1966 комб. эстафета 4×100 м Серебро Утрехт 1966 эстафета 4×100 м в/с Золото Барселона 1970 эстафета 4×100 м в/с Универсиада Золото Будапешт 1965 200 м спина

Ви́ктор Гео́ргиевич Маза́нов (8 марта 1947, Москва) — советский пловец, дважды серебряный и дважды бронзовый призёр Олимпийских игр. Заслуженный мастер спорта.

Карьера

На своей первой Олимпиаде в 1964 году принял участие в трёх видах: эстафете 4×100 метров вольным стилем, плавании на 200 метров на спине и в комбинированной эстафете 4×100 метров. На следующих Играх в тех же эстафетах выиграл серебро и бронзу, а в плавании на 100 метров на спине он не смог выйти в финал. В 1972 году на Олимпийских играх вновь выиграл серебряную и бронзовую медали — в эстафетах 4×100 и 4×200 метров вольным стилем. В индивидуальном плавании вольным стилем на 200 метров ему не удалось пробиться в финал.

Двукратный победитель и серебряный призёр чемпионата Европы в эстафетном плавании, чемпион Универсиады 1965 года в плавании на 200 метров на спине вместе с американцем Гэри Дилли. Победитель Универсиады 1975 года.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ma/viktor-mazanov-1.html Мазанов, Виктор Георгиевич] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Мазанов, Виктор Георгиевич

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.