Мешков, Алексей Иванович
Поделись знанием:
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
| Алексей Иванович Мешков | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Дата смерти | |
| Работы и достижения | |
| Работал в городах | |
| Градостроительные проекты |
район «Усачёвка», проект планировки Юго-Западного района Москвы и др. |
Алексей Иванович Мешко́в (1884—1938) — советский архитектор и градостроитель.
Биография
В 1911 году окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества со званием художника-архитектора[1]. В 1918 году служил архитектором в Строительном отделе Совета районных дум Москвы. В 1924—1925 годах работал в «Стандартстрое» — первой в СССР организации, начавшей массовое стандартизированное жилищное строительство[2]. В 1924—1929 годах состоял членом Технического совещания (архитектурного совета) и Центрального проектно-технического бюро Моссовета[3]. В 1927 году входил в комиссию Государственного научно-экспериментального института гражданских, промышленных и инженерных сооружений ВСНХ СССР (ГИС) по жилищному строительству. С 1929 года работал в Строительной конторе треста «Мосстрой»[4]. В 1933—1934 годах руководил архитектурно-планировочной мастерской № 8 Моссовета; под руководством В. Н. Семёнова принимал участие в разработке «Предварительного эскизного проекта планировки г. Москвы» (1932), который лёг в основу утверждённого в 1935 году Генерального плана реконструкции Москвы[5][6].
По проекту Мешкова построено здание фабрики-кухни № 1 на Ленинградском проспекте, ставшее первым реализованным объектом этого нового типа общественного сооружения[7]. Автор района «Усачёвка» — одного из первых жилых массивов советского времени[8].
Проекты и постройки в Москве
- 1925—1928 — жилой район «Усачёвка», при участии Г. Л. Масленникова, Н. Молокова, Н. Щербакова, Усачёва улица, 29, корп 1—3, 7—9, улица Доватора, 12, 14[9];
- 1926—1928 — фабрика-кухня № 1 , Ленинградский проспект, 7
памятник архитектуры (вновь выявленный объект)[10]; - 1927—1929 — фабрика-кухня, 1-й Боткинский проезд, 7
памятник архитектуры (региональный)[11]; - 1929 — жилой дом кооператива работников наркоматов иностранных дел и труда, Боярский переулок, 6/2[12];
- 1920-е — детская поликлиника, совместно с Н. Щербаковым, инженером Г. Л. Масленниковым, Улица 10-летия Октября, 2 памятник архитектуры (региональный)[13];
- 1930 — проект столовой МОСПО (не осуществлён)[14].
- 1935 — проект планировки Юго-Западного района Москвы (не осуществлён)[15]
См. также
Напишите отзыв о статье "Мешков, Алексей Иванович"
Примечания
- ↑ Казусь, 2009, с. 448.
- ↑ Казусь, 2009, с. 93.
- ↑ Казусь, 2009, с. 88.
- ↑ Казусь, 2009, с. 131, 225.
- ↑ Казусь, 2009, с. 170.
- ↑ Белоусов В. Н., Смирнова О. В. [www.alyoshin.ru/Files/publika/belousov/belousov_semenov_04.html В. Н. Семенов]. — М.: Стройиздат, 1980. — 14 с. — (Мастера архитектуры). — 20 000 экз.
- ↑ [www.alyoshin.ru/Files/publika/khan_archi/khan_archi_2_105.html Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда]
- ↑ Астафьева-Длугач, М. И. Рассказы об архитектуре Москвы. — М.: Стройиздат, 1997. — С. 92. — 192 с. — ISBN 5-274-00852-6.
- ↑ Васильев и др., 2011, с. 414—415.
- ↑ Васильев и др., 2011, с. 237.
- ↑ Васильев и др., 2011, с. 247.
- ↑ Васильев и др., 2011, с. 187.
- ↑ Васильев и др., 2011, с. 412.
- ↑ Казусь, 2009, с. 131.
- ↑ Рогачев А. В. Проспекты советской Москвы. История реконструкции главных улиц города. 1935—1990 гг.. — М.: Центрполиграф, 2015. — С. 365. — 448 с. — ISBN 978-5-227-05721-1.
Литература
- Казусь И. А. Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования. — Прогресс-Традиция, 2009. — 488 с. — ISBN 5-89826-291-1.
- Васильев Н. Ю., Евстратова М. В., Овсянникова Е. Б., Панин О. А. Архитектура авангарда. Вторая половина 1920-х — первая половина 1930-х годов. — М.: С. Э. Гордеев, 2011. — С. 128. — 480 с.
Отрывок, характеризующий Мешков, Алексей Иванович
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
