Минологий Василия II

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Минологий Василия II
Ватиканская библиотека, Ватикан

Миноло́гий Васи́лия II или Меноло́гий Васи́лия II (Ватиканский минологий, Vat. gr. 1613) — древнейший сохранившийся иллюстрированный византийский манускрипт в жанре житийной литературы (агиографический сборник). Посвятительное стихотворение в рукописи свидетельствует, что он был составлен в 979—989 годы для императора Василия II Болгаробойцы, по которому он и получил своё имя.

Книга содержит краткие жития святых и сообщения о памятных событиях церковной истории (с 1 сентября по 28 февраля), сопровождаемые 430 миниатюрами. Возможно, существовал 2-й, ныне утерянный том, на другую половину года.

Около каждой миниатюры рукой писца написано имя автора, что является уникальным фактом в истории византийской книжной иллюстрации. Художников было 8: 79 подписаны именем Пантолеона, 45 — Георгия, 61 — Михаила Влахернита, 67 — Михаила Младшего, 32 — Симеона, 48 — Симеона Влахернита, 27 — Мины и 71 — именем Нестора. Текст Менология Василия помещён в 117 том Греческой патрологии.

Напишите отзыв о статье "Минологий Василия II"



Литература

Ссылки

  • [digi.vatlib.it/view/MSS_Vat.gr.1613/ Минологий Василия II (Vat.gr.1613) на сайте Апостольской библиотеки Ватикана]
  • [books.google.ru/books?id=68YUAAAAQAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Текст Минология Василия в Patrologia Graeca (PG) 117]
  • [books.google.ru/books?id=O3RZAAAAYAAJ&dq=leonis+magni+imperatoris+coelo&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Текст с гравюрами]

Отрывок, характеризующий Минологий Василия II

«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.