Нидерландский язык в Суринаме

Нидерландский язык в Суринаме имеет статус единственного официального языка страны, хотя это положение не совсем точно характеризует его своебразную роль и функциональное распространение в республике.

История

Территория современного Суринама была впервые колонизована англичанами (1605—1667 гг.). Хотя белое население в республике никогда не было значительным и, более того, избегало контактов с цветным населением, роль «лингва франка» устоялась за креольским языком сранан-тонго, лексика которого имеет в своем составе слова из языков африканского происхождения, а также из английского, нидерландского, португальского языков. Голландские власти долгое время проводили либеральную языковую политику в карибских колониях, где в качестве лингва франка использовался английский или его креольские варианты.

Образование в Суринаме было полностью переведено на голландский язык лишь в 1876 г. С тех пор доля жителей Суринама, считающих этот язык родным, неуклонно возрастала и достигла примерно 60% в начале ХХI века. Популяризации нидерландского языка в колонии способствовало прибытие индонезийских кули, которые предпочитали говорить на нидерландском языке, а не на сранан-тонго.

Современное положение

После получения независимости в 1975 г. процент белого населения в стране упал до менее чем 1 %, большинство носителей нидерландского языка двуязычна и даже триязычна и владеет также другими языками (чернокожее население активно использует сранан, а индейцы и индонезийцы — сраран и свои племенные языки).

Фактически в чистом виде нидерландский язык употребляется лишь в школе, в устной речи доминирует смесь сранана с нидерландским. Большинство считающих нидерландский язык родным и/или говорящих на нём проживают в наиболее европеизированной столице Парамарибо. По мере удаления от неё усиливается роль сранана. В 2004 г. Суринам вступил в Нидерландский языковой союз, что несколько укрепило позиции нидерландского языка в стране. Кроме того, порядка 450 000 уроженцев страны проживают на территории королевства Нидерланды.

Отрывок, характеризующий Нидерландский язык в Суринаме

– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.