Опасен на любой скорости

«Опасен на любой скорости» (полное название: Unsafe at Any Speed: The Designed-In Dangers of the American Automobile, «Опасен на любой скорости: конструктивно обусловленные проблемы с безопасностью американских автомобилей»), — книга, опубликованная в США в 1965 году юристом и общественно-политическим активистом Ральфом Нейдером, посвящённая проблемам безопасности автомобилей, рассмотренным на примере американских моделей тех лет.

Это было одно из первых исследований в этой области, имевшее широкий общественный резонанс и оказавшее большое влияние на ход развития автостроительной отрасли. Автор книги получил после её публикации широкую скандальную известность.

Структура книги

Каждая глава была посвящена отдельному аспекту безопасности автомобилей.

The sporty Corvair («Спортивный „Корвэйр“»)

На самом деле в заголовке главы имела место игра слов, так как слово Sporty на слух очень похоже на Spotty — «дефективный»).

Именно эта глава книги наиболее известна. Её подзаголовок — The One-Car Accident («Авария с участием единственного автомобиля»). В ней описываются проблемы с безопасностью незадолго до того выведенной на рынок США «компактной» модели компании General Motors — Chevrolet Corvair. Это был заднемоторный автомобиль размером почти с «Волгу», созданный в конце пятидесятых как «асимметричный ответ» компании на существенный рост импорта небольших европейских автомобилей в США.

По конструкции она мало отличалась от европейских заднемоторных малолитражек вроде «Жука», BMW 700, Renault Dauphine или «Запорожца»,— расположенный сзади силовой агрегат с двухрядным расположением цилиндров и воздушным охлаждением в едином блоке с трансмиссией, независимая подвеска задних колёс без стабилизатора поперечной устойчивости с приводом полуосями, имевшими по одному шарниру.

Но по сравнению с аналогичными европейскими моделями «Корвэйр» был намного крупнее, мощнее и развивал намного более высокие скорости, недоступные для малолитражек.

Согласно утверждениям из книги «Опасен на любой скорости», Chevrolet Corvair оказался склонным к внезапной потере управляемости и даже опрокидыванию при прохождении поворотов на большой скорости, в чём Нейдер считал повинными инженеров General Motors, неправильно спроектировавших автомобиль.

На самом деле, при рассмотрении этого вопроса необходимо учесть множество факторов — как технических, так и имеющих отношение к маркетингу или водительским привычкам американцев. Во-первых, сама по себе заднемоторная компоновка из-за перегруженной задней оси и смещённого назад центра масс существенно изменяла характер управляемости автомобиля, что оказалось неожиданным для привыкших к «классической» компоновке американцев.

Поведение заднемоторного автомобиля характеризуется очень резко проявляющейся избыточной поворачиваемостью — стремлением усиливать начатый водителем поворот вплоть до начала заноса задней оси и потери управляемости, сравнительно низкой курсовой устойчивостью и пониженной эффективностью рулевого управления. Для борьбы с этими явлениями необходимы специфические навыки водителя и специальные конструктивные решения, включающие особую конструкцию задней подвески, меры, направленные на улучшение сцепления шин задних колёс с дорогой, и так далее. Европейские заднемоторные малолитражки имели те же особенности, но они никогда не развивали скоростей, на которые были способны мощные модификации «Корвэйра», что снижало требования к их устойчивости и управляемости; представительские «Татры» имели довольно мощные двигатели, но управлялись преимущественно профессиональными водителями, хорошо знакомыми с такими автомобилями, и никогда не эксплуатировались в том режиме, в котором использовали свои машины жители США. На самом деле, в целом управляемость «Корвэйра» с перегруженной задней осью была не более специфична, чем у многих мощных американских автомобилей с перегруженной передней осью и недогруженной задней, но к последней американские водители были привычны, и нареканий она не вызывала. В случае дорожно-транспортного происшествия с их участием виновным считался не справившийся с управлением водитель, а не сам автомобиль.

Во-вторых, независимая подвеска задних колёс «Корвэйра» из соображений удешевления имела неоптимальную кинематику — была выполнена по схеме с качающимися полуосями (swing axle), имевшими по одному шарниру на каждой, была лишёна стабилизаторов поперечной устойчивости и имела большие ходы́ для достижения высокой плавности хода.

При движении в повороте в такой подвеске возникает дополнительная сила, направленная вверх и стремящаяся «подбросить» заднюю часть кузова автомобиля (возникновение этой силы объяснено на [www.rqriley.com/images/fig-17.gif этой картинке], верхняя фигура), которая особенно усиливается если водитель, чувствуя начало заноса, пытается торможением замедлить движение автомобиля. При этом происходит изменение развала и колеи задних колёс, что существенно ухудшает их сцепление с дорожным покрытием, а также увеличивается высота центра тяжести, что существенно снижает устойчивость автомобиля к опрокидыванию. При прохождении поворота на высокой скорости внутреннее по отношению к траектории поворота заднее колесо «Корвэйра» могло терять сцепление с дорогой и даже временно отрываться от неё, а внешнее — наоборот вместе с полуосью «подламываться» под машину (оригинальный термин — «tuck under»). В результате воздействия совокупности этих факторов создавалась возможность потери управляемости и опрокидывания автомобиля, причём наиболее логичное действие водителя при угрозе аварийной ситуации — торможение — лишь ухудшало положение.

Этот недостаток мог был устранён особым пакетом опций № 696 (показан на [www.corvaircorsa.com/tech/earlyaxle.jpg иллюстрации]), в который входили более жёсткие пружины и амортизаторы, передний стабилизатор поперечной устойчивости и ограничители хода задней подвески; однако, он даже не был описан в рекламной брошюре, соответственно, популярностью не пользовался; аналогичные наборы предлагались и на вторичном рынке, например EMPI Camber Compensator, но основная масса «Корвэйров» имела всё же стандартную подвеску.

В 1964 модельном году стабилизатор в передней подвеске и другие изменения стали стандартными; с 1965 модельного года на «Корвэйрах» появилась новая задняя подвеска (разница между подвеской моделей 1964 и 1965 годов очень наглядно показана на [www.corvaircorsa.com/tech/64-65.jpg иллюстрации]), в которой полуоси имели по два карданных шарнира, и при работе подвески угол развала задних колёс теперь оставался практически постоянным (как у ЗАЗ-966 / ЗАЗ-968), что значительно улучшило управляемость автомобиля (по отзывам владельцев, в этом модернизированный «Корвэйр» практически не уступает современным ему дорожным автомобилям аналогичного класса с хорошей управляемостью) и полностью решило проблемы; но было слишком поздно, так как неприглядные факты уже были включены в книгу Нейдера.

В-третьих, для заднемоторного автомобиля очень существенное значение — намного большее, чем для автомобиля другой компоновки — имеет давление воздуха в шинах: в задних колёсах необходимо поддерживать более высокое давление, чем в передних, что существенно снижает врождённую тягу заднемоторного автомобиля к избыточной поворачиваемости. Инструкция по эксплуатации и обслуживанию «Корвэйра» давала верные рекомендации — поддерживать давление в 15 psi в передних шинах и 26 psi в задних (в холодном состоянии). Однако, строгая необходимость этого не была доведена ни до персонала сервисных станций, ни до владельцев.

В 1971 году Национальное управление безопасности на транспорте (National Highway Traffic Safety Administration — NHTSA) провело сравнительные тесты «Корвэйра» 1963 модельного года и других автомобилей его времени, включая Ford Falcon, Plymouth Valiant, Volkswagen Beetle, Renault Dauphine, а также «Корвэйра» модели 1967 года с изменённой подвеской. Кроме того, были исследованы записи об авариях и внутренние документы GM. Результаты исследования были следующими:

«„Корвэйр“ образца 1960-63 годов удачно выдерживает сравнение с аналогичными автомобилями, использовавшимися в тестах… управляемость и устойчивость „Корвэйра“ образца 1960-63 годов не вызывают неожиданной потери управляемости или опрокидывания, и как минимум не хуже, чем у остальных автомобилей, использовавшихся в тестах, как отечественных, так и иностранных.»

(англ.)

«The 1960-63 Corvair compares favorably with contemporary vehicles used in the tests…the handling and stability performance of the 1960-63 Corvair does not result in an abnormal potential for loss of control or rollover, and it is at least as good as the performance of some contemporary vehicles both foreign and domestic.»

Однако это была уже «посмертная» реабилитация — последний «Корвэйр» был выпущен в 1969 модельном году, после чего он без особой шумихи был снят с производства, не получив какого-либо прямого продолжения в модельном ряду. Впрочем, к концу шестидесятых годов эра заднемоторных автомобилей вообще уже походила к концу, в Европе и Азии производители стали массово переходить на передний привод, так что здесь он вполне следовал тенденциям своего времени.

В общем и целом, «Корвэйр», несмотря на изначально преследовавшую его специфическую репутацию (примерно сравнимую с советским «Запорожцем») и нежданно обрушившуюся скандальную известность, продержался на конвейере почти 10 лет, что было весьма длительным сроком для Америки тех лет, с её общепринятым трёхлетним циклом обновления модельного ряда, а сегодня вновь обретает популярность, теперь уже в качестве объекта коллекционирования.

Disaster deferred («Отсроченная катастрофа»)

В этой главе критике подвергалась проблемы с безопасностью, характерные для американских автомобилей вообще, безотносительно конкретной модели или марки.

Критике была подвергнута отделка интерьера с обилием блестящих хромированных, окрашенных краской или полированных деталей, отражение света в которых, по мнению Нейдера, было способно временно ослепить водителя и вызвать аварию. По его заявлениям, проблема была общеизвестна среди проектировщиков, но внимания ей не уделялось из-за боязни ухудшить дизайн и потерять покупателей, которые в те годы уделяли этому фактору очень большое внимание.

Сильной критике Нейдер подверг ранние американские автоматические трансмиссии, так как их органы управления могли различаться весьма радикально на разных моделях различных производителей — например, «Крайслер» и «Пакард» использовали для этого кнопки, «Форд» — рычаг или на некоторых моделях кнопки; раскладка режимов работы АКПП при переключении рычагом также не устоялась: например, на некоторых автомобилях режим заднего хода R включался движением рычага на себя и вниз до упора, что на обычной механической трансмиссии соответствовало первой передаче. Незнакомые с ними водители часто путались, что могло привести к аварии. Более новые трансмиссии GM использовали «безопасную» раскладку R-N-D-L — с режимом R, включающимся движением на себя и вверх, как и на МКПП с рычагом на рулевой колонке, но не имели парковочной блокировки, и при неисправном ручном тормозе автомобиль никак невозможно было удержать на наклонной поверхности. Соответственно, Нейдер требовал стандартизировать способы выбора передач автоматических трансмиссий на всех автомобилях.

The second collision («Вторичное столкновение»)

В третьей главе рассматривалась безопасность салона при столкновении водителя и пассажиров с его деталями в результате удара о другой автомобиль. По мнению Нейдера, несмотря на большое количество накопленного к началу шестидесятых годов материала по этой теме, он преимущественно игнорировался американскими автостроителями.

The power to pollute («Способность загрязнять»)

В этой главе рассматривался вклад автотранспорта в загрязнение окружающей среды, в частности, образование смога на примере Лос-Анджелеса.

The engineers («Инженеры»)

В пятой главе утверждалось, что американские инженеры не хотят уделять внимание безопасности автомобилей из-за боязни запугать покупателей акцентированием внимания на этих проблемах или сделать автомобиль слишком дорогим. Нейдер утверждал, что бесполезные ежегодные изменения дизайна моделей, принятые в те годы в США, добавляют к розничной цене каждого автомобиля в среднем $700, в то время, как на повышение безопасности тратится в среднем лишь около 23 центов на один автомобиль в год.

Кроме того, утверждалось, что сам по себе агрессивный стайлинг американских автомобилей, например Chevrolet Bel Air модели 1957 года, с обилием выступающих частей, очень опасен при наезде на пешехода.

The stylists («Дизайнеры»)

Здесь Нейдер утверждал, что во второй половине пятидесятых годов внешнему украшению автомобилей уделяли намного больше внимания, чем тщательной конструктивной проработке, делая особый акцент на опасности для пешеходов больших хвостовых плавников, сильно выступающих решёток радиатора и бамперов.

The traffic safety establishment («Установление безопасности дорожного движения»)

В седьмой главе приводят контраргументы против устоявшегося мнения, что в большинстве аварий повинны дороги и сами водители. Нейдер обращает внимание на то, что зачастую причиной аварии становится именно конструктивное несовершенство автомобилей, а также излишняя погоня за экономией: например, некоторые автомобили с завода снабжались шинами, по техническим условиям неспособными нормально выдерживать его вес в полностью снаряжённом состоянии. Кроме того, отмечается, что на украшение дорог в 1965 году было потрачено 320 млн $ из бюджета, а на повышение безопасности — только 500 тысяч.

The coming struggle for safety («Грядущая борьба за безопасность»)

Делается вывод о том, что автостроителей необходимо законодательным путём заставить уделять больше внимания безопасности автомобилей.

Реакция

General Motors попыталась скомпрометировать Нейдера, наняв частных детективов для прослушивания его телефонов и расследования его прошлого, а также проституток для заманивания его в неблаговидную ситуацию. Однако никаких компрометирующих сведений компании отыскать не удалось. Когда Нейдер обнаружил эти попытки, он успешно судился с General Motors по поводу вторжения в частную жизнь, вынудив компанию публично принести извинения и выиграв 425 тыс. долларов в качестве компенсации. Значительная часть этой суммы пошла на дальнейшее расширение его деятельности по защите прав потребителей.

Кроме того, выражались сомнения в компетентности Нейдера в вопросе, как человека, по его собственному признанию ни разу в жизни не сидевшего за рулём. И действительно, книга человека, ни в коей мере не являвшегося специалистом в области автомобилестроения, содержала множество ошибок, неточностей и откровенных преувеличений. Тем не менее, важной оказалась её роль в привлечении внимания к проблеме.

В конечном итоге большая часть имевших в себе рациональное зерно предложений Нейдера была реализована. С 1967 модельного года в США стали действовать впервые введённые федеральные стандарты безопасности автомобилей, сделавшие обязательными такие элементы конструкции, как двухконтурные системы тормозов, ремни безопасности, мягкие обитые панели приборов и другие детали салона, не блестящая внутренняя отделка, стандартизированные органы управления и так далее. Впоследствии они постоянно ужесточались, иногда доходя до абсурда, — например, был введен запрет на давно распространенные в Европе прямоугольные (до 1975) и блок-фары (до начала 1980-х), а также любые прозрачные щитки на фарах.

Тем не менее, по мнению ряда исследователей, например, американского экономиста Сэма Пелтцмана, повышение безопасности автомобилей привело лишь к увеличению количества смертей на дорогах, так как создало у водителей ложное впечатление собственной безопасности и провоцирует их на более агрессивное поведение на дороге (так называемый «эффект Пелтцмана»). Кроме того, он оспаривает сам оригинальный тезис Нейдера о том, что автостроителей не заботила безопасность автомобилей: по его мнению, она непрерывно улучшалась с самого изобретения автомобиля, хотя и недостаточно быстро. В частности, он отмечает такие серьёзно улучшившие безопасность нововведения, сделанные самими производителями, как внешние зеркала заднего вида и сигналы поворота с самовозвратом.

Ссылки

Ralph Nader. [www.naderlibrary.com/nader.unsafeanyspeed.toc.htm UNSAFE AT ANY SPEED] (англ.). THE RALPH NADER LIBRARY. Проверено 28 марта 2013. [www.webcitation.org/6FdoT1Qyp Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Опасен на любой скорости

– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.