Осберн де Крепон

Осберн де Крепон

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Осберн де Крепон (фр. Osbern de Crépon; умер около 1040) — сенешаль герцогов Нормандских и отец Уильяма Фиц-Осберна, одного из ближайших сподвижников Вильгельма Завоевателя.

Биография

Осберн был сыном Херфаста де Крепон и племянником Гунноры, конкубины герцога Ричарда I Нормандского. Таким образом, Осберн приходился двоюродным братом Ричарду II и Роберту Дьяволу. Впервые он упоминается источниками в 1020-е годы. При герцоге Роберте Осберн стал сенешалем Нормандии, а после смерти своего кузена в 1035 году в далёкой Никее оказался одним из трёх опекунов его малолетнего сына Вильгельма — наряду с Аленом III Бретонским и Гилбертом де Брионн.

В герцогстве сразу развернулась борьба за власть между многочисленными представителями Нормандской династии. В этой борьбе погибли граф де Брионн и герцог Ален, а в 1040 или 1041 году и Осберн был убит в схватке прямо в спальне юного Вильгельма. Согласно Вильгельму Жюмьежскому, сенешаля задушил сын могущественного вельможи Роджера Монтгомери Вильгельм.

Владения

Осберн владел землями по всей Нормандии: в окрестностях Байе (замок Крепон), в Иемуа, под Кормеем и в других местах. Возможны разные источники происхождения этих владений: наследство отца, приданое жены, дочери Рауля д’Иври, или пожалование герцогом владений шурина Осберна — Гуго, изгнанного из страны за мятеж.

Семья

Осберн был женат на Эмме д’Иври и имел от неё трёх детей:

• Вильям Фиц-Осберн (ок. 1020—1071), граф Херефорда
• Осберн Фиц-Осберн (ум. 1101), епископ Эксетера с 1072 года
• Эмма (ум. после 1096), жена Ральфа де Гэля

В художественной литературе

Осберн — один из героев книги современной немецкой писательницы Юлии Крён «Гуннора. Возлюбленная викинга».

Отрывок, характеризующий Осберн де Крепон

– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.