Junkers Jumo 004

Jumo-004— (Jumo 109—004) первый в мире крупносерийный турбореактивный авиационный двигатель. Конструкторы двигателя — Ансельм Франц и Отто Мадер из моторного отдела фирмы «Юнкерс», (Junkers Motorenbau) сокращённо «Jumo». Министерство авиации, RLM, являвшееся инициатором разработки газотурбинных и ракетных двигателей, проходившей в обстановке строгой секретности, присваивало им префиксный индекс "109". Соответственно двигатель фирмы BMW получил обозначение 109-003, а двигатель фирмы «Юнкерс» обозначение 109-004.

Двигатель Jumo-004 не планировалось устанавливать на новый реактивный перехватчик (самолёт конструировался как перехватчик) «Мессершмитт» Ме-262, перехватчик проектировался под ТРД BMW P 3302 (BMW-003), но двигатель БМВ не удалось довести до заданных характеристик в необходимые сроки и новый реактивный самолёт было решено снабжать уже доведёнными до серийного производства ТРД Jumo-004.

Модификации

Существовало значительное количество модификаций двигателя, различавшихся техническими характеристиками, комплектацией, установкой дополнительного оборудования. Часть модификаций устанавливалась на серийные самолёты, а часть проходила испытания. Первый двигатель носил индекс Jumo-004A. Цель при разработке Jumo-004A состояла получении работоспособного двигателя в кратчайшие сроки, не принимая во внимание массу двигателя, производственные соображения, или использование дефицитных (стратегических) материалов. Хотя А. Франц был знаком с центробежным компрессором по его прежним работам с турбонагнетателями, тем не менее, он выбрал схему осевого компрессора, поскольку был убежден, что лобовое сечение имеет принципиальное значение, и, что выигрыш по эффективности может быть получен лишь при осевой схеме.

Прототип двигателя Jumo-004A был испытан в октябре 1940 года без соплового устройства.

Тем не менее Jumo-004A не мог быть запущен в массовое производство, как из-за его массы (850 кг), превышавшей расчетные нормативы, так и по причине широкого использования в его конструкции сплавов, содержащих дефицитные никель и молибден. Ансельм Франц осознавал, что для уменьшения использования остро дефицитных (в Германии) материалов двигатель должен был быть переконструирован. Конструктивно модификация двигателя 004B была доработана так, что содержала минимум таких материалов.

Двигатели Jumo-004B — серийные, строились большой серией. Jumo-004B-1 а затем и Jumo-В-2 и Jumo-В-3 оснащался пусковым двухтактным бензиновым стартером «Riedel». Jumo-004E — первый в мире ТРД с камерой дожигания (форсажной камерой).

Основные технические характеристики

• Тяга на взлетном режиме, кгс

Jumo-004A −840; Jumo-004В −900; Jumo-004D — 1050; Jumo-004Е −1200; Jumo-004F −1200; Jumo-004G −1693; Jumo-004H −1805;

• Расход воздуха на взлетном режиме, кг/c

Jumo-004 −23,0; Jumo-004В −21,2; Jumo-004F -

• Удельный расход топлива, кг/кгс х ч

Jumo-004 −1,48 ; Jumo-004В −1,4 ; Jumo-004F −0,55

• Частота вращения ротора на взлетном режиме, об/мин

Jumo-004 — ; Jumo-004В −8700 ; Jumo-004F −9000; Jumo-004H −6700

• Температура газов на входе в турбину, градусов Цельсия

Jumo-004 — ; Jumo-004В −775 ; Jumo-004E — 870; Jumo-004H -

• Материал рабочих лопаток турбины

Jumo-004 — Тинидур (монолитные); Jumo-004В2 − Тинидур (полые); Jumo-004В4 − Cromadur (полые)

• Длина, м

Jumo-004 −3,96; Jumo-004В −3,86; Jumo-004F −3,8; Jumo-004H −3,95

• Диаметр, м

Jumo-004 −0,81; Jumo-004В −0,76; Jumo-004F −0,76; Jumo-004H −0,87

• Вес, кг

Jumo-004 −720; Jumo-004В −745; Jumo-004F — ; Jumo-004H −1130

• Число ступеней компрессора

Jumo-004 −8; Jumo-004В −8; Jumo-004F −8; Jumo-004H −11

• Число ступеней турбины

Jumo-004 −1; Jumo-004В −1; Jumo-004F −1; Jumo-004H −2

• Степень повышения давления

Jumo-004 −3,0; Jumo-004В −3,14; Jumo-004F -

• Компрессор осевой

• Турбина осевая

• Камер сгорания 6 шт. (Jumo-004H 8 шт. камер сгорания)

• Регулирование тяги осуществлялось изменением подачи горючего и площади проходного сечения сопла при перемещении в сопле подвижного конуса («цвибеля»-луковицы). Компрессор нерегулируемый.

• Рабочий ресурс к 1944 г, − 25 часов.

При изготовлении камер сгорания и лопаток турбины из материалов с достаточным количеством легирующих элементов рабочий ресурс более 100 часов (изготовлении двигателей в СССР)

• Рабочее топливо J-2 (тяжёлый керосин) или К1 (дизельное топливо). Пусковое топливо бензин В-4.

Данные по двигателю Jumo-004В

• Макс. диаметр двигателя 698 мм.
• Компрессор осевой.
  • Диски ротора компрессора (8 ступеней) — из алюминиевого сплава
  • Лопатки статора компрессора (9 ступеней) — 3 первые ступени из алюминиевого сплава; 6 остальных из тонколистовой стали.
• Турбина (одноступенчатая) осевая.
  • Диск турбины диаметром 476 мм. Материал хромистая сталь (магнитная): 3,0 Cr-0,72 V-0,45 Mn-0,45 Mo-0,4 W-0,3 Si-0,2 C
  • Рабочие лопатки длиной 110 мм (61 шт.) — лопатка DVL полая DVL-Hohlschaufel, охлаждаемая с открытым торцом, без крутки, конструкции Шмидта F.A. Schmidt. Крепление к диску при помощи профильного хвостовика, фиксация заклёпками. Ресурс лопатки 50 час.
  • Сопловые лопатки (35 шт. немагнитные) — охлаждаемые из жаропрочной Cr-Mn стали, толщина стенки 1,15 мм

Двигатель серийной модификации Jumo-004В по массе был на 100 кг меньше Jumo-004A и в 1943 году прошел несколько 100-часовых ресурсных испытаний. Межремонтный ресурс двигателя достиг 50 час.

Несмотря на уникальную систему охлаждения новой турбины с полыми лопатками двигателя Jumo-004В, не содержащего «дефицитных материалов», длительное сопротивление механическим и тепловым нагрузкам понизилось и часто создавало проблемы с обрывом направляющих или рабочих лопаток. В то время как предсерийная модель Jumo-004A без затруднений выдерживала 100-часовые испытания при полной нагрузке, для серийной модификации Jumo-004B межремонтный ресурс (до полной переборки двигателя) сократился до 25 час. На практике поломки двигателей 004B часто происходили ещё до отработки этого времени. Срок службы двигателей при этом в немалой степени зависел от опыта пилота. Так слишком быстрый перевод рукоятки управления двигателем (РУД) часто приводил к перегреву и повреждению турбины.

Согласно британским данным, полученным при детальном изучении германских разработок ГТД в ходе миссии Феддена, время между переборками двигателей (немецк. Grundüberholung) составляло от 30 до 50 час. Переборка двигателя включала замену лопаток турбины (на которые приходились наибольшие количество разрушений), балансировку роторов, а также проверку, и при необходимости замену, двухтактного стартера Риделя и устройства управления двигателем. Регламентные работы на камерах сгорания проводились через 20 час. работы, а их замена через 200 час.

История

Программа по созданию турбореактивного двигателя на фирме Junkers Motorenbau по инициативе Министерства авиации RLM была начата в 1939 году. В итоге доведение двигателя Jumo-004 от эскизного проекта до его производства заняло всего четыре года, что на заре реактивной эры являлось несомненным достижение А. Франца.

Первые двигатели под индексом Jumo-004A прошли испытания на стенде в марте 1942 года. Всего было построено около 30 двигателей первой модификации. До конца войны было произведено около 6500 шт. различных модификаций двигателей Jumo-004.

1942 г. — 30 шт.

1943 г. — 41 шт.

1944 г. — 1201 шт.

1945 г. — 5182 шт.

По данным немецких источников, с февраля 1944 по март 1945 года было изготовлено 6010 двигателей серийных модификаций 004B-1 и 004B-2, из которых 4752 двигателя поставлены ВВС .

Прототип советского реактивного моторостроения

После окончания Второй мировой войны большое количество неиспользованных двигателей Jumo-004 попало в руки союзников. Заключение специалистов Ф. Уиттла из Великобритании гласило, что: «Этот двигатель не представляет ценности с точки зрения дальнейшего развития газотурбинных двигателей». Такого же мнения придерживались специалисты из США, уже знакомые с английскими двигателями Уиттла. Такое мнение англо-американских специалистов было отчасти неверным. Jumo-004 с самого начала проектировался как простой двигатель, серийное производство которого можно было освоить в условиях недостатка материалов и инструмента, квалифицированных рабочих, то есть в военных условиях и в кратчайшие сроки. На первых серийных модификациях двигателя Jumo-004В1 устанавливались монолитные рабочие и сопловые лопатки из жаропрочной стали Тинидур, содержащей 30 % никеля. В модификации Jumo-004В2 мотор уже имел полые, охлаждаемые воздухом лопатки турбины из стали Тинидур, которые на последующих модификациях были заменены менее дефицитной сталью Cromadur, что позволило практически полностью отказаться от использования дефицитного для Третьего рейха никеля, расход же хрома сократился до 2,2 кг на один мотор. Здесь Cromadur-марка жаропрочной стали фирмы Крупп состава: 17–19% Mn; 11–14% Cr; 0,7-0,8% Mo; 0,6-0,7% Si. Сталь Cromadur крипоустойчива при температурах 600—630 градусов Цельсия. При охлаждении воздухом лопатка из стали Cromadur выдерживала температуру 770 градусов.

У непрофессионалов считается, что Jumo-004 отличался плохим управлением, но мнение отца отечественного автоматического управления космических кораблей Б. Е. Чертока не совпадает с этим мнением. Б. Е. Черток считал, что для того времени управление двигателем осуществлялось на высоком уровне. Такого же мнения придерживались составители первых описаний систем управления двигателем инженеры И. Ф. Козлов и С. П. Кувшинников: «...Действительно, это оказалась сложная, многофункциональная система, которая обеспечивала дозировку топлива на разных режимах работы двигателя в полёте. Она отличалась оригинальными решениями, которые учли при разработке отечественных двигателей». (Стоит отметить, что первые модели Jumo-004, не оснащенные автоматизированной РУД (рукоятью управления двигателем), были склонны к возгоранию. Инерционность ротора ВРД приводила к тому, что при резкой подаче РУД вперед — например во время боя — камера сгорания двигателя заливалась топливом, что приводило к возгоранию РД. Именно это потребовало введение автоматической системы подачи топлива.)

Немцы были прекрасно осведомлены о недостатках в управлении двигателем, возможностях его помпажа при некоторых условиях и тому подобных недоделках, не влияющих на его характеристики при правильном управлении и совершении рекомендованных маневров летательного средства, на которое установлен двигатель. Двигатель работал, развивал необходимую тягу, управлялся достаточно хорошо для первого серийного ТРД. И в том, что истребители Ме 262 не смогли переломить ход войны, вины конструкторов двигателя Jumo-004 не было.

Иного мнения придерживались в СССР. Серийный немецкий двигатель, произвел неизгладимое впечатление на наших авиационных специалистов. Пример воспоминания Е. Г. Адлера (заместитель А. С. Яковлева). «В ЦИАМЕ нас встретил инженер по испытаниям ТРД Jumo-004, представившийся Локштовским. Он привёл нас к стенду, где стояла какая-то толстая фигурная труба. Общая длина на глаз показалась около трёх метров. Над стендом висела схема мотора. Странный двигатель вскоре был запущен. Когда рев двигателя смолк, Локштовский толково объяснил его устройство, изложив характеристики. Я был потрясен…. При весе менее 800 кг Jumo-004 развивал тягу 900 кгс, что соответствовало примерно 2500 л.с. …»

В результате в городок Управленческий под г. Куйбышевым (сегодня г. Самара) на завод № 2 МАП (Министерства Авиационной промышленности СССР) (сегодня ОАО «Моторостроитель»), были практически полностью вывезены заводы фирмы Юнкерс из г. Дессау и г. Бернбург вместе с 1000 немецких и австрийских авиационных специалистов. Под руководством Николая Дмитриевича Кузнецова немецкие специалисты организовали зимой 1946—1947 гг. выпуск советской копии Jumo-004 под названием РД-10. На заводе № 16 в г. Казани производились ТРД фирмы «БМВ» BMW-003 под названием РД-20 и BMW-003С под названием РД-21. Кроме того, на вывезенном из Германии оборудования других немецких авиационных заводов были организованы три новых завода реактивных двигателей № 36 в г. Рыбинске (ныне НПО «Сатурн»), № 478 в Запорожье (ныне ОАО «Мотор Сич»), № 466 в Ленинграде.

Немецкие специалисты, вывезенные в СССР, продолжили работы и над множеством других немецких поршневых бензиновых, дизельных и турбореактивных двигателей, не доведённых до серийного производства в Германии.

Специалисты группы главного конструктора ОКБ-1 доктора Альфреда Шайбе (бывшего главного конструктора воздушно-реактивных двигателей фирмы «Юнкерс», работавшего на фирме ещё с 1928 г. и имевшего несколько ключевых патентов на двигатели) доводили перспективные ТРД «Юнкерса».

Специалисты группы главного конструктора ОКБ-2 доктора Престеля доводили перспективные ТРД «БМВ».

Группа доктора Шайбе при Н. Д. Кузнецове спроектировала и построила мощный турбовинтовой двигатель (ТВД) Jumo-022 названный НК-2М. Продолжив работы над Jumo-022 его форсировали, сдвоили и присвоив название 2ТВ-2Ф и установили на Ту-95. После катастрофы с Ту-95, было решено сделать новый мотор. Двигатель ТРД НК-12 был последней работой немецких специалистов в СССР. В конце 1953 г. немцев отпустили в Восточную Германию.

Двигатели Jumo-004 (РД-10) устанавливались на истребителях Як-15; Як-17; Як-19; Су-9.
Двигатели BMW-003С (РД-21) устанавливались на истребителе МиГ-9.
Двигатели Jumo-022 (НК-2М) устанавливались на АН-8; Ту-91.
Двигатели группы Шайбе (НК-12) устанавливались на Ту-95 и служат до сих пор.

См. также

• BMW-003 РД-20
• ВК-1

Литература

• Евтифьев М. Огненные крылья (история создания реактивной авиации СССР Москва.: Вече, 2005.
• Широкорад А. Тевтонский меч и русская броня Москва.: Вече, 2004.
• Черток Б. Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам Москва.: 1996.
• Кузьмина Л. Огненное сердце Москва.: 1988.
• [www.aviation-history.com/engines/jumo004.html Junkers Jumo 004 Turbojet на сайте aviation-history.com]

Отрывок, характеризующий Junkers Jumo 004

Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.