Самолов

Самолов — самодействующий снаряд для ловли зверей, птиц и рыб (см. Ловушка). О вреде самоловов см. Ловля дичи (там же). Самолов, или сидебка, употребляемая зимой для ловли рыбы (белорыбицы, окуня, судака), состоит из поставленных на лёд трёх тонких жердей, связанных в вершине вместе, называемых козлом; сверх козла накладывается длинная жердь (2,5 сажени) с утолщением (охлудом или оцепком) на одном конце; к тонкому её концу, обращённому к вырубленной проруби, привязывается леса с грузилом и обыкновенным крючком (наживляемым мелкой рыбой), или кормаком — оловянною рыбкой, из конца головы которой выходит крючок (наживляемый сазаньей чешуёю). У самой проруби примораживается дуга, за которую задевается перекладиной привязанная к верхней части лесы палочка — чибик; едва рыба, взяв наживку, потянет за лесу, перекладина освобождается, тяжёлый конец жерди перевешивает и пойманная рыба подводится, таким образом, к проруби.

Оплеуха — самолов, употребляемый в Забайкалье для добывания медведей; состоит из четырехсаженной жерди, согнутой, через толстое дерево, в дугу. Оплеуха настораживается, при посредстве верёвки (симки), протягиваемой через медвежью тропу; когда медведь заденет за верёвку, жердь с силой выпрямляется и ударяет зверя копьём или ножом, всаженным в её свободный конец.

См. также

• Манок

Литература

• Оплеуха // Новый энциклопедический словарь: В 48 томах (вышло 29 томов). — СПб., Пг., 1911—1916.

Отрывок, характеризующий Самолов

Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.