Смекалов, Юрий Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юрий Смекалов
Имя при рождении:

Юрий Александрович Смекалов

Дата рождения:

30 июня 1980(1980-06-30) (43 года)

Место рождения:

Нижний Тагил, СССР

Профессия:

артист балета, балетмейстер

Гражданство:

СССР СССРРоссия Россия

Театр:

солист балета Мариинского театра ведущий солист Театра Балета Бориса Эйфмана

Награды:

• Лауреат ХI Международного конкурса артистов балета и хореографов в категории «Хореограф» (1‑я премия, Москва, 2009).
в номинации «Лучшая мужская роль» в балете «Чайка» (Тригорин) в сезоне 2007–2008 гг.
• Лауреат высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» в номинации «Лучшая мужская роль в балетном спектакле» за главную партию в балете Анжелена Прельжокажа «Парк» (2011)
• Лауреат VII международного конкурса хореографов и балетмейстеров под патронажем Всемирного совета танца ЮНЕСКО в номинации «видео балет» (I премия, Новосибирск, 2012)
• В 2003 году награждён медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга»

Юрий Алекса́ндрович Смека́лов (род. 30 июня 1980, Нижний Тагил) — российский артист балета, балетмейстер.





Биография

В 1998 году окончил Академию Русского балета им. А. Я. Вагановой (класс Константина Шатилова).

В 1998—2009 гг. — солист Санкт-Петербургского государственного академического театра балета под руководством Бориса Эйфмана, где исполнял ведущие партии в балетах «Дон Кихот, или Фантазии безумца», «Чайковский», «Карамазовы», «Красная Жизель», «Русский Гамлет», «Дон Жуан и Мольер», «КТО есть КТО», «Чайка», «Анна Каренина», «Иерусалим», «Реквием».

В качестве приглашенного солиста выступал в Михайловском театре (Спартак в одноименном балете), Варшавской национальной опере (Чайковский в одноименном балете), в Санкт-Петербургском театре балета имени Леонида Якобсона (Зевс в спектакле «Андро-Гены», Спартак в балете Леонида Якобсона «Спартак»).

В феврале 2009 года Юрий Смекалов был приглашен в Мариинский театр.

С 2008 года работает как хореограф. Осуществил постановки хореографических миниатюр и балетов: «Золото осени» (Verba volant, scripta manent — слова улетают, написанное остается), проект памяти Георгия Алексидзе; Parting (первые исполнители: Евгения Образцова и Владимир Шкляров на гала-концерте «Малахов и друзья», Берлин, 2008); «Реквием Нарциссу», «История на бегу» (2009); «Предчувствие весны», «Завод Болеро» (2010).

Репертуар в Театре балета Бориса Эйфмана

  • Мальчик («Пиноккио»),
  • Юноша («Реквием»),
  • Еврей («Мой Иерусалим»),
  • Дон Кихот («Дон Кихот, или Фантазии безумца»),
  • Чайковский («Чайковский»),
  • Иван («Карамазовы»),
  • Партнер («Красная Жизель»),
  • Павел («Русский Гамлет»),
  • Дон Жуан, Мольер («Дон Жуан и Мольер»),
  • Алекс («КТО есть КТО»),
  • Партнер («Мусагет»),
  • ВронскийАнна Каренина»),
  • Тригорин («Чайка»)

Репертуар на сцене Мариинского театра

  • «Дон Кихот» (Эспада) – хореография Александра Горского по мотивам спектакля Мариуса Петипа;
  • «Сильфида» (Гурн) – хореография Августа Бурнонвиля в редакции Эльзы-Марианны фон Розен;
  • «Жизель» (Ганс) – хореография Жана Коралли, Жюля Перро, Мариуса Петипа;
  • «Лебединое озеро» (Ротбарт) – хореография Мариуса Петипа и Льва Иванова в редакции Константина Сергеева;
  • «Корсар» (Бирбанто) – постановка Петра Гусева на основе композиции и хореографии Мариуса Петипа;
  • «Спящая красавица» (женихи принцессы) – хореография Мариуса Петипа, редакция Константина Сергеева;
  • «Раймонда» (Абдерахман) – хореография Мариуса Петипа, редакция Константина Сергеева;
  • балеты Михаила Фокина: «Жар-птица» (Иван-Царевич), «Карнавал» (Пьеро), «Петрушка» (Арап);
  • «Бахчисарайский фонтан» (Гирей) – хореография Ростислава Захарова;
  • «Щелкунчик» (Дроссельмейер) – хореография Василия Вайнонена;
  • балеты Леонида Якобсона: «Шурале» (Али-Батыр, Шайтан), «Спартак» (Спартак, Гармодий);
  • балеты Леонида Лавровского: «Ромео и Джульетта» (Тибальд, Парис), «Вальпургиева ночь» (Вакх);
  • «Легенда о любви» (Визирь) – хореография Юрия Григоровича;
  • «Кармен-сюита» (Тореро, Хозе) – хореография Альберто Алонсо;
  • балеты Джорджа Баланчина: «Драгоценности» («Изумруды») и «Сон в летнюю ночь» (Лисандр);
  • «В ночи» – хореография Джерома Роббинса;
  • «Щелкунчик» (Дроссельмейер) – постановка Михаила Шемякина, хореография Кирилла Симонова;
  • «Волшебный орех» (Дроссельмейер) – постановка Михаила Шемякина, хореография Донвены Пандурски;
  • балеты Алексея Ратманского: «Конек-Горбунок» (Спальник, Кони, Морские кони), «Анна Каренина» (Граф Вронский), «Золушка» (Учителя танцев, Мужской танец);
  • «Диана Вишнева: Красота в движении» («Лунный Пьеро», «Повороты любви»);
  • «Вешние воды» – хореография Асафа Мессерера;
  • «Парк» (солист) – хореография Анжелена Прельжокажа;
  • «Весна священная» – хореография Саши Вальц.

Звания и награды

  • Лауреат ХI Международного конкурса артистов балета и хореографов в категории «хореограф» (Москва, 2009, 1-я премия)
  • Лауреат высшей театральной премии России «Золотая маска» в номинации «Лучшая мужская роль» в балете «Чайка» (Тригорин), сезон 2007/2008
  • Дипломант фестиваля Benois de la danse, 2008
  • Дипломант высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит», 2008, 2009.

Напишите отзыв о статье "Смекалов, Юрий Александрович"

Отрывок, характеризующий Смекалов, Юрий Александрович

– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.